Пришедшее из оскского языка и означавшее «сильный и храбрый», имя «Нерон» регулярно появлялось в родословной Клавдиев. Но у Нерона Клавдия Цезаря Августа Германика, если называть его полным именем, не имелось ничего общего с героическим военным опытом его предков и тезок. Голубоглазый кудрявый блондин, Нерон обожал искусство, а не войну.
Надо сказать, военных подвигов и не требовалось, когда Нерон в возрасте 16 лет стал императором: в Римской империи царил мир. И, несмотря на юность и неопытность, Нерон, подобно многим предшественникам, начал свое правление вполне достойно. Вскоре, однако, обнаружилось, что он, как и его дядя Калигула, удручающе непригоден для такой позиции: в лучшем случае он эксцентричен, в худшем – порочен. Первые признаки беспокойства, должно быть, вызвала его одержимость собственным артистическим даром. Он выходил на сцену и пел, играл на арфе, участвовал в пьесах – хотя все это считалось ниже императорского достоинства. И пусть публика хохотала над его дурным голосом, он заранее принимал меры предосторожности: размещал в толпе тысячи солдат, с энтузиазмом кричавших ему «ура!». Он запрещал кому бы то ни было уходить во время его выступления – этот эдикт соблюдался так строго, что женщины рожали прямо на сиденьях, а мужчины притворялись мертвыми, чтобы их выносили из театра.
Вероятно, Агриппина убила Клавдия, чтобы сделать императором Нерона, когда тот был еще слишком юн и контролируем. Мать и сын правили вместе и были, по словам Светония, так близки, что, когда их несли в одном паланкине, о взаимной привязанности красноречиво свидетельствовали пятна на его одежде. Эта нежная связь вскоре порвется: Нерону надоест Агриппинина критика и попытки контролировать и доминировать. После череды неудач с устранением собственной матери – рухнувший в ее спальне потолок, пошедший ко дну корабль – он в конце концов избавился от нее более прямолинейно: один из его охранников пронзил мечом чрево Агриппины.
Агриппина стала последним образцом непокорной римской женщины, жены или матери, которая (если мы, конечно, склонны доверять источникам) распространяет свое пагубное влияние на мужа и детей – и демонстрирует, какая миру может грозить опасность, если женщина когда-нибудь вдруг окажется у власти. Женщине в Риме предлагалось крайне мало общественных ролей: их жестко не допускали до политики, не позволяли голосовать или занимать важные посты. Один политик I в. н. э. восклицал: «Что может делать женщина на публичных собраниях? Следуя традициям наших предков, ничего!» [3] Весьма показательно, что самыми видными и важными женщинами в Риме являлись шесть девственных жриц-весталок. В их обязанности входило поддерживать огонь Весты (богини очага), печь обрядовый хлеб (mola salsa, «соленая мука») и заниматься уборкой храма Весты. Будучи по своей природе священными, эти ритуалы мало чем отличались от ежедневных домашних хлопот среднестатистической римской матроны, да и одежда – лента на голове (vitta) и длинная, в пол, перехваченная поясом туника (stola) – у весталок была такой же.
От римских женщин требовалось исполнять обязанности в доме – быть послушными дочерями, верными супругами и любящими матерями. Эти желанные качества остались на погребальных надписях умершим женам, в которых наиболее часто встречаются прилагательные dulcissima (сладчайшая), pia (добропорядочная) и sanctissima (чистейшая) [4]. При этом многие женщины Рима не были слабыми, пассивными и легкомысленными, что бы там ни думали их мужчины. И необязательно напоминали ведьм-убийц из страшных сказок. Римская история сохранила множество свидетельств об умных и хорошо образованных женщинах, которые – когда им удавалось пробить все «стеклянные потолки» своего времени – занимали достойное место в общественной жизни. Среди них особо можно выделить Корнелию, дочь Сципиона Африканского и мать Тиберия и Гая Гракхов. Она следила за их обучением и давала им советы в политике. После смерти в ее честь в Риме воздвигли бронзовую статую (постамент сохранился) – впервые такого удостоилась обычная женщина, не богиня.
Еще была Гортензия, которая в 42 г. до н. э. произнесла речь на ассамблее в римском Форуме, куда, вообще-то, не допускали женщин. Она и многие ее единомышленницы выступали против налога, который Антоний, Лепид и Октавиан ввели для 1400 самых богатых матрон. «К чему нам платить налоги, – спрашивала Гортензия, – раз мы не участвовали ни в отправлении государственных должностей, ни в почестях, ни в предводительстве войсками, ни вообще в государственном управлении, из-за которого вы теперь спорите, доведя нас уже до столь больших бедствий?»[15] Другими словами, нет представительства – нет налогов[16]. Триумвиры, разъяренные «небывалым напором» женщин, попытались согнать их с трибуны, но собравшаяся толпа начала выражать недовольство, и триумвиры отступили, в итоге оставив в списке всего 400 матрон, обязанных платить налог [5].