— Собственно, это все, что я могу сообщить, — с неохотой проговорил Златков, очнувшись от своих размышлений. — Наука о времени не дает однозначных ответов, а предлагает несколько вариантов с разной вероятностью. Коллеги-хронофизики более осторожны в выводах, но они не знают того, что знаю я о работе хроноускорителя. А я… боюсь, что генератор хронораспада «провалился» так глубоко, что нам его уже не достать. Понимаете, на чем висит человечество?
Павел вдруг почувствовал мимолетную неприязнь к этому человеку, ответственному за безопасность не только отдельного коллектива, но и, может быть, всего рода людского на Земле.
— Если ваши эксперименты со временем так опасны, — тихо произнес он,
— то почему вы не объявили мораторий на их проведение?
— Прежде чем экспериментировать, ученые создали теорию хронопрокола, или, если хотите, «бурения времени». И до последнего опыта теория и практика сходились даже в деталях, так что ни о каком моратории речь не шла. Кстати, за нашей работой пристально следил СЭКОН note 2, а эта организация, как известно, применяет свои особые полномочия весьма успешно.
— Простите, я поторопился с выводами. И все же, несмотря на расчеты, контроль и прогнозы, катастрофа произошла. Подвела техника, наука, теория? Халатность конкретного человека?
— Ни то, ни другое, ни третье. Я занимаюсь хронофизикой уже сорок лет, хроноускоритель — мое детище… — Златков махнул рукой, успокаиваясь.
— Вам это не нужно. Моя уверенность зиждется не только на интуиции, на и на фундаменте фактов, пусть недостаточно мощном. Катастрофа не должна была случиться. Некоторые странности натолкнули меня на мысль, что в эксперимент вмешался кто-то чужой… Но об этом мы поговорим в другой раз. Извините, меня ждут. — Начальник Центра поднялся. — Марич в курсе всех событий в лаборатории, в качестве гида он незаменим.
Златков опустил голову и отошел.
— Неужели вы заставили его задуматься о чем-то еще, кроме науки? — с уважением спросил незаметно подошедший Марич. — Мало кому это удается.
— За что вы его не любите?
— Не любите — слишком громко сказано… Скорее, мне его жаль. Он теоретик в кубе, для него существует прежде всего наука, его драгоценные, сверхоригинальные идеи, а потом все остальное.
Павел промолчал. По его мнению, Златков искренне скорбел о гибели сотрудников; что касается его качеств — спешить с выводами не стоило.
Инспектор прокрутил в памяти разговор с начальником Центра защиты. Больше всего его насторожила брошенная вскользь фраза о вмешательстве в эксперимент «кого-то чужого». Неужели такое возможно? Но кто мог вмешаться? По данным косморазведки в Рукаве Ориона — звездном рукаве Галактики, к которому относится и Солнце, — нет цивилизаций, достигших уровня земной. Но, может, такие цивилизации были в прошлом?..
Павел присел на свободный стул у стены зала, соображая, чем заняться в первую очередь. Ему надо было ознакомиться с отчетом об экспериментах лаборатории, начиная с момента пуска хроноускорителя, проанализировать рост энергозатрат, запросить характеристики сотрудников, а также собрать данные наблюдений за Стволом, параметры среды вокруг него, информацию о конкистадорах. Кроме того, следовало составить сводку странных фактов о работе ускорителя до катастрофы и после. И все это за один день.
«Паук» не убегал, смотрел на Павла прозрачно-желтыми линзами размером с детскую ладонь, задумчиво шевелил двумя парами передних лап и словно прислушивался к словам человека.
— Иди сюда, дурачок, — ласково повторил Павел. — Не бойся, ничего плохого тебе не сделают.
Стоявший рядом инженер Центра Полуянов усмехнулся в усы.
— Не пойдет. Эвристограммы и память у него, очевидно, стерты, работают только узлы механоинстинктов. Он не убежит, но и не подойдет. Придется оглушать радиовсплеском.
Они стояли в трех километрах от белой колонны Ствола в низинке между двумя пологими холмами. По дну низинки стлался ручей с рыжей водой, кое-где на склонах сквозь корку такыра проклюнулись зеленые стрелки травы: жизнь понемногу возвращалась на черно-коричневый полигон смерти. Оба — инженер и Павел — были в прозрачных пленочных скафандрах, перепоясанных ремнями антигравов.
Полуянов достал сетчатый карандаш радиомаяка.
— Дорогой ты мой, хорошо, что сумел вырваться оттуда. За сей подвиг мы попробуем тебя подлечить, дружище.
Всплеск радиоизлучения заставил конкистадора подскочить вверх на добрых два метра и рухнуть недвижимой массой.
Они подхватили сорокакилограммового «паука», запеленали в пластиковый мешок и упрятали в багажник поджидавшего куттера.
— Вези в лабораторию, Боря, — сказал инженер пилоту. — Мы вернемся на своей малой тяге.
Павел посмотрел на часы: с момента сигнала наблюдателя о выходе из Ствола конкистадора прошло чуть более сорока минут.
Они достали бинокли и принялись рассматривать Ствол.
— Вы пробовали подойти к стене, взять пробы?
— Анализы можно сделать и на расстоянии. А человеку к стене Ствола в обычном скафандре не подойти — сработала базисная система безопасности ускорителя.
— Что это значит?
— При автоматических запусках ускоритель уходит в прошлое без людей, и чтобы не подпустить к нему наших хвостатых и бесхвостых предков, а также другую любознательную фауну, в Ствол вмонтирован контур гипноиндуктора. При приближении к ускорителю всему живому внушается одна из самых простых деадаптирующих реакций: страх.
— И много таких систем безопасности?
— Три. Первая — сигнальная, это обычные предупреждающие световые и радиосигналы. Вторая — гипноиндукция, третья — инфразвуковая, отпугивающая. Пошли отсюда, сейчас будет коррекция.
Не успели они пролететь и сотни метров, как Ствол вдруг поголубел, потерял монолитную плотность скалы, стал водянистым, полупрозрачным. Гулкий удар прокатился над холмами, и тотчас же со всех сторон в Ствол вонзились огненно-зеленые стрелы, оставив после себя шлейфы изумрудных искр. Раздалось ядовитое шипение, перекрывшее все остальные звуки. Вторая волна зеленых молний с шипением и свистом накрыла Ствол. С холмов сдуло пыль, словно под ударами исполинских плетей.
Павел заметил, что огненные стрелы вылетали из черных труб, с угрозой глядевших в сторону Ствола.
Шипение и свист стихли, на землю легла удивительная, неестественная тишина. Она угнетала, внушала тревогу, противоречила здравому смыслу, потому что могла существовать только в вакууме, где нечему передавать звук.
Полуянов махнул рукой вперед. Павел устремился за ним.
Через минуту они выскочили из «мешка» тишины: в ушах словно лопнула пленка, не пропускавшая звуки, и стали слышны шорохи, посвисты ветра, далекие удары гонга, бормотание громкоговорителей, шумы каких-то машин.
— После разряда хронооптимизаторов — тех черных труб — в зоне вокруг Ствола на полчаса образуется область «белого шума», — пояснил инженер. — Молекулы воздуха «вибрируют» по закону Фрактали, звуки в этой области гаснут мгновенно.
Они опустились у холма, в склон которого были врезаны двери Центра защиты.
Полуянов поднял руку, прощаясь. Павел снял скафандр и направился в зал контроля, где его должен был ждать Марич.
В зале раздавались негромкие голоса операторов связи, наблюдателей, специалистов разных отделов Академии наук. Златкова не было.
Павел пожал холодную руку хроноинженера. Марич выглядел уравновешенно-угрюмым, у него были красные глаза, словно он всю ночь читал.
— Ну что? — спросил он рассеянно. — Есть новости?
Инспектор на вопрос не ответил. В обычной для него обстановке в космосе он действовал методом отождествления себя с виновником аварии или катастрофы, проходя этап предварительных размышлений в темпе погони, основываясь больше на интуиции, точно угадывая доминантные стороны характеров людей. Но в тех случаях были живы свидетели катастрофы, а то и сам виновник. Случай с лабораторией времени отличался от остальных тем, что из ее сотрудников уцелел только Игорь Марич, не сохранилось ни записи эксперимента, ни упоминаний о его задачах и масштабах, ни каких-либо документов, могущих пролить свет на тайну катастрофы.
Note2
СЭКОН — отдел социального и этического контроля за опасными исследованиями в рамках Высшего Координационного Совета