– Гай Марий! – только и смог сказать Цезарь.
– Ты всегда был проворен, Гай Юлий. В своем письме ты сообщал, что прибудешь сегодня, и вот ты действительно здесь, дома, в Риме. – Марий кивнул Бургунду, и тот быстро пошел прочь.
Но Цезарь смотрел на своего сына, который стоял среди этой кровавой бойни, словно ничего не видел, – лицо его было спокойным, веки полуприкрыты.
– Твоя мать знает, что ты здесь? – выпалил Цезарь, увидев невдалеке Луция Декумия, нырнувшего под защиту тента.
– Да, отец, она знает, – ответил молодой Цезарь спокойным голосом.
– Твой сын действительно вырос, не так ли? – спросил Марий.
– Да, – ответил Цезарь, стараясь сохранять хладнокровие.
– Его яйца уже опустились, не правда ли?
Цезарь покраснел, в то время как его сын, без тени смущения смотрел на Мария, смотрел, словно осуждая его грубость. Цезарь не заметил в лице сына ни капли страха и возгордился этим, несмотря на свой собственный страх.
– Ну хорошо, а теперь я бы хотел обсудить с вами несколько вопросов, – приветливо сказал Марий, подразумевая главным образом Цинну. – Молодой Цезарь, подожди Бургунда и Луция Декумия, а я поговорю с твоим отцом. – Он дождался, пока мальчик отошел на достаточно длинное расстояние, откуда ничего не мог услышать, а затем повернулся к Цинне и Цезарю с радостным выражением липа: – Я полагаю, что вы оба напряженно ждете, чем же я могу вас озадачить?
– Это так, – отозвался Цезарь.
– Ну хорошо, – эта фраза стала одной из любимых фраз Мария, и он регулярно ее повторял. – Я, вероятно, знаю молодого Цезаря лучше, чем ты, Гай Юлий. И я наверняка видел его чаще тебя за последние несколько лет, это замечательный парень. – Марий задумался, а в глазах его появилось потаенно-злобное выражение, – да, действительно, совершенно выдающийся парень! Просто блестящий, знаешь ли. Более умного я еще никогда не встречал. Пишет стихи и пьесы, но также хорош в математике. Блестящий, блестящий! И такая сила воли. Умеет сохранять спокойствие, даже когда его провоцируют. И он не боится трудностей – или не боится их создавать, если на то пошло. – Злобный огонек в глазах разгорался, а рот скривился в усмешке: – Ну хорошо, сказал я себе, после того как стану консулом в седьмой раз и выполню то, что предрекла мне старуха, я буду очень нежен с этим мальчиком! Нежен настолько, чтобы наблюдать, как он ведет очень спокойную и мирную жизнь, которой я сам был лишен. Он ужасный грамотей, ты знаешь. Итак, я спросил себя, почему бы не обеспечить ему возможность продолжать учиться дальше? Зачем подвергать драгоценного маленького парнишку суровым испытаниям… войны… форума… политики?
Чувствуя себя так, словно они ступили на пышущий под их ногами вулкан, Цезарь и Цинна стояли и слушали, не зная, к чему клонит Гай Марий.
– Ну хорошо, – продолжал он, – наш flamen Dialis мертв. Но Рим ведь не может обходиться без специального жреца Великого бога, как это вынужден делать сейчас? А у нас есть Гай Юлий Цезарь Младший. Патриций. Оба его родителя еще живы. Таким образом, идеальный кандидат на эту должность. Кроме того, он не женат, а у тебя, Луций Цинна, есть дочь, которая ни с кем не обручена и которая, хотя еще и ребенок, тоже патрицианка, оба родителя ее живы. Если ты выдашь ее за молодого Цезаря, все критерии совпадут. Какую чудесную пару flamen и flaminica Dialis они могут составить! Нет необходимости беспокоиться о деньгах, чтобы сделать cursus honorum,[199] Гай Юлий, и нет необходимости беспокоиться о том, чтобы найти денег на приданое твоей дочери, Луций Цинна. Их доходы будут обеспечены государством, а будущее гарантировано величественное. – Он помолчал, устремляя свой взор на двух скованных изумлением отцов, затем спросил: – Что вы на это скажете?
– Но моей дочери только семь лет! – ошеломленно ответил Цинна.
– Это не препятствие. Она вырастет. Они смогут вместе создать свой дом в их государственном доме. Естественно, что свадьба не сможет состояться прежде, чем маленькая Корнелия Цинна Младшая не подрастет. Точнее, не смогут состояться их брачные отношения, а вот их венчанию никакой закон не препятствует. – Гай Марий прошелся взад и вперед. – Ну так что вы скажете?
– Я согласен, – отозвался Цинна, безмерно обрадованный тем, что это был единственный повод, благодаря которому Марий захотел его видеть. – Я допускал, что у меня будет немало трудностей с приданым для второй дочери, после того как первая стоила мне недешево.
– А ты что скажешь, Гай Юлий?