Заставил его тут же всенародно читать молитвы и, стоя в снегу, бить поклоны.
Потом отпустил. Было много народу
10 января
Это уж бог знает, что такое!
Положим, он член «Союза русских людей». Но все-таки. Емельян сегодня отправился в часть, приказал поднять шары, звонить в звонок и с пожарными, сам на трубе, поскакал в женскую гимназию.
Командовал:
— Качай!
Приказывал качать проходящим. Подставлял к окнам лестницы, кричал:
— Ломай переплеты! Двери! Потолки!
И поливал выбегающих гимназисток водой.
Многие обледенели.
Чтобы выйти из неловкого положения, должен был телеграфировать в Петербург:
«В женской гимназии вспыхнули волнения, грозившие государству. Удалось погасить, не прибегая к помощи воинских частей».
Ах, Емельян!
11 января
Сегодня Емельян меня осматривал.
На предмет принадлежности к иудейству.
— Ты, — говорит, — мне подозрителен, кто тебя знает!
Велел раздеваться.
Разделся.
Емельян похвалил мое сложение.
— Ничего еврейского в тебе не нашел. Можешь одеваться.
Потом хотел осматривать также мою жену.
— А может, ты на жидовке женат? Почем я знаю.
Умолил его, доказывая, что… предмет щекотливый… Вообще, признаков не бывает.
Согласился.
Только взял ее за волосы. Дернул несколько раз.
— Не ходит ли в парике? — говорит.
Дочь — ничего.
Дочь у меня все это время в погребице сидела. Печку ей там железную поставил, чтобы не замерзла. Девушка молодая. Из института. Требований патриотического момента не понимает. Может нагрубить.
12 января
Сегодня мне пришла ужасная мысль. Я вставал, она была еще в постели. И вдруг она мне:
— А вдруг, — говорит, — твой Емельян самозванец. Весь город свидетельствует, а может быть, он в жизнь свою не видел ни Дубровина, ни Пуришкевича! Знаки на теле! А может быть, его секли. Арестант беглый!
Я кинулся и накрыл ей голову подушкой.
Себя не помнил от ужаса.
Тогда пустил, когда хрипеть начала.
— Ты, — говорю, — с ума сошла! Такие слова говорить! Прислуга может услышать! До него дойдет!
Полузадушенная, а свое твердит. Вот женщина. Уши затыкал. Пилит:
— А ты пошли! Пошли!
Допилила.
Послал.
С ужасом жду ответа.
Вдруг Дубровин:
«Не усматривая в вас достаточной веры, предлагаю немедленно оставить должность и сдать ее Емельяну». Ночь, а не сплю. Жду.
13 января
Батюшки!
Что ж это?
Свидетельствовал… Полицеймейстер… Мария Стюарт вприсядку пляшет… Емельян… Гимназистки… Самозв…
Тут чьей-то рукой было приписано:
«У Аммоса Ивановича отнялся язык, правая рука и правая нога, правый глаз стал стеклянным, а левый светится безумием».
К дневнику подшиты два документа:
1) Телеграмма:
«Губернатору такому-то. Никакого Емельяна Березкина Союзом не командировалось. Проверке списков членов такой фамилии не оказалось. Пуришкевич».
2) Форменная бумага:
«Первый департамент Сената. Ввиду того, что постановление об исключении статского советника Карла Карловича фон-дер-Шнель-Клопс со службы без прошения состоялось с соблюдением всех требуемых законом форм, — постановили: прошение об его обратном зачислении на должность полицеймейстера оставить без последствий».
Депутат III думы
Ивану Петровичу Огурцову, октябристу и члену Государственной думы, вошел согражданин.
— Требухин, Михайло Иванович. Не изволите помнить? Да где!
— Напротив. Вы, кажется, речь изволили говорить при моем избрании.
— Память-с имеете!
— Боже мой! Не помнить единомышленников?!
Очень рад. Прошу садиться.
— В Петербург собираетесь?
— Да, знаете. Предстоящая сессия. Предварительные совещания комиссий. Встреча с товарищами-депутатами. Обмен впечатлений, настроений на местах…
— Известно. В столице веселей.
— …взаимный обмен выслушанными мнениями, подмеченными взглядами, наказы избирателей.
— Вот и мы по этому самому делу!
Лицо Ивана Петровича приняло выражение священнодействующее.
— Слушаю!
— Як вам, собственно… так сказать… от группы наших граждан… Все ваши избиратели-с!.. Конечно… вы, так сказать, по собственным заслугам… Но все-таки мы избиратели… Желательно бы нам теперь…
— Говорите!
И Иван Петрович величественно, но в волнении встал.
— Говорите! Смотрите на меня, как на свой орган! Да! Как на свою руку, ну там ногу, язык. Как на свою голову. В том то есть смысле, что вы можете повернуть меня, куда вам угодно. Что такое я? Один? Сам по себе? Огурцов, — каких тысячи. Но если за мной мой город, мои избиратели! Если за мной реальная сила! О, тогда! Мои желания — их желания, мои слова — их слова, мой язык — их язык. Если я говорю, требую, властно приказываю их именем! Я сила-с! Я могущество-с! И только приходя в соприкосновение с моими избирателями… Я как Антей! Хотите задушить меня, поднимите меня на воздух, оторвите от почвы, — да! И вы сделаете свое — вы задушите меня!
— Помилуйте!
— Но, соприкоснувшись с моей почвой, с избирателями, я, как Антей, поднимаюсь с новыми силами, с новым могуществом на борьбу. Говорите же! Приказывайте! Если вы потребуете от меня чего-нибудь неисполнимого, противоречащего всему складу моих мыслей, всему строю моих чувств, — я откажусь, я уйду, я сложу с себя звание вашего избранника!
— Помилуйте! Помилуйте! Зачем же-с!
— Но я знаю, что вы, мои единомышленники, мои дорогие избиратели, — вы ничего не потребуете от меня, что бы противоречило нашей программе, нашему политическому мировоззрению…
— Зачем же-с!
— …нашему кредо. Я слушаю. Я повинуюсь.
Иван Петрович склонил голову покорно и как можно красивее.
Требухин, Михайло Иванович, помолчал.
— Дело… так сказать… по порядку: с себя начнем.
— Я вас слушаю.
— На Михаила-архангела именинники мы.
— Заранее вас поздравляю, почтеннейший!
— Колбасный товар сюда из Москвы идет. Москва — колбасница известная. По колбасе город первый. Ну, икру тоже здесь найтить можно. Сардина — она везде одинакова. А вот насчет сига — нет-с! Нешто сиг сюда дойти может! Полено, а не сиг. Петербург вот, так сказать… столица сига! В Петербурге-с…
И Михайло Иванович подмигнул Ивану Петровичу.
— …есть, говорят, рыбокоптильные заведения. В аквариумах, говорят, живая закуска плавает. На выбор! Плавает этакий па-адлец, от жабр до хвоста вершков четырнадцати. В плечах вершка полтора, до двух. Пальцем нажмешь — ямочка. Жиров нагулял, мерзавец этакий. Этакому-то, знаете, сигу, да живому, палку в рот да насквозь, чтоб не дергался. Да живенького его прокоптить, каналью. Да горяченького еще в лубочную корзиночку! По холодку дойдет за милую душу. Просил бы уж вас парочку сижков мне к именинам из Питера. Как вы наш депутат. Уповаю. Что будет стоить, — с благодарностью…
— Будет сделано. Переходите, переходите к мандатам избирателей!
— Иван Иванович Неплюев. Знать изволите? Избиратель. Дочку выдает. Лизаньку. Милая девушка. Так вот Матрена Степановна, супруга, насчет приклада просила. «Оченно, говорит, прикладом здесь бьемся». В галантерейных здесь какой приклад может быть? Смотреть больно. Прошлогодний товар. Заваль. А в Петербурге у вас Гостиный двор. И аграмант, и подкладка! Матрена Степановна прислала вам вот и образчики. К каким материям подобрать… Уж потрудитесь для избирателей. Девушка-то больно уж милая, да и жених хороший человек.