Будучи генералом, А.А. Власов гипнотически действовал на женщин, шла война, и Агнессе даже и в голову не пришло попросить у генерала какой-либо документ, подтверждающий их брак. Поразительно, но и в сорок третьем году Агнесса совершенно искренне считала Власова своим законным мужем и безропотно отсидела положенные жене изменника Родины пять лет лагерей… [26]
Зато фронтовую жизнь Агнессы «муж» устроил основательно и прочно. Подмазенко была зачислена на должность старшего врача медпункта штаба 37-й армии.
Семейная жизнь «новобрачных» оказалась счастливой. Скоро Агнесса забеременела. Ребенка своего, которого благополучно родила, она назвала потом, кстати сказать, Андрюшей.
Правда, показать его отцу не сумела. Тогда уже завершилась трагедия 2-й Ударной армии.
Но это впереди.
Пока же, в сентябре 1941 года, Власов вывозил молодую жену из киевского котла. Относился он к ней заботливо и без нужды старался не волновать. Поэтому, пока ехали на штабных машинах, идущих позади частей прорыва, Агнесса и не подозревала, что они в окружении.
«Фактически об окружении немцами 37-й армии я узнала 26 сентября. Ввиду сильного обстрела дороги, по которой следовала наша колонна, ехать на машинах стало невозможно, и по приказанию Власова все машины были уничтожены в лесу между селами Березанью и Семенов-кой. Тут же все разбились на небольшие группы, и каждая самостоятельно стала выходить из окружения».
Эти показания{11}арестованная Агнесса Павловна Подмазенко дала 28 июня 1943 года на допросе, закончившемся ровно в полночь.
Судя по ее рассказу, в группе, с которой они выходили вместе с Власовым, было тридцать человек. Однако уже через три дня пришлось разделиться, и дальше шли втроем — Власов, Подмазенко и политрук Евгений Свердличенко.
«Следуя по лесу к селу Соснова, мы догнали одного местного жителя, возвращавшегося из деревни Помокли. Мы попросили помочь достать для нас гражданскую одежду…
Оставив Власова и Свердличенко в лесу, я с этим гражданином зашла в село.
В Соснове мой провожатый сказал, что здесь проживает местный старый партийный работник Любченко, который сумеет обеспечить нас гражданской одеждой. Я попросила пригласить Любченко, чтобы лично с ним переговорить.
Когда пришел Любченко, я попросила его оказать помощь в приобретении гражданской одежды для двух командиров Красной Армии в обмен на принесенное мною кожаное пальто и гимнастерку, а также указать безопасный маршрут следования в расположение частей Красной Армии… [27]
Переодевшись, Власов и Свердличенко зашли в Соснову, где встретились с Любченко. Они представились как командиры Красной Армии, при этом политрук показал Любченко свой партийный билет.
Любченко связал Власова с партизанским отрядом, находившимся близ Сосновы в лесу, где Власов узнал, что менее опасным был путь на город Прилуки через село Черняховку, обходя населенные пункты, так как в них находились немцы. Из этого села мы ушли на следующий день, не будучи никем задержаны. Мы с Власовым ночевали здесь у одной старухи, а Свердличенко у гражданина, с которым я пришла в Соснову.
Перед уходом мы с Власовым отдали Любченко на хранение свои пистолеты и документы, за исключением удостоверений личности. Кроме этого, Власов оставил при себе партийный билет»{12}.
Как рассказывала на допросе Агнесса Павловна, вместе с Власовым и Свердличенко они благополучно добрались до Прилук, но, выяснив, что немцы уже в городе, обошли Прилуки стороной. Через Сребное, Хмелев, Смелое, Белополье вышли первого ноября к Курску, который уже готовился к эвакуации. Отсюда их отправили в Воронеж…
В июне сорок третьего следователя интересовало, не помышлял ли уже тогда Власов об измене.
— Нет!-ответила Подмазенко. — Напротив… Власов давал высокую оценку действиям частей Красной Армии в районе Киева и заявлял, что, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять. Успехи немцев он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями… Никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии.
Разумеется, Агнесса Подмазенко, хотя и спала в одной постели с генералом, в вопросах военной тактики и стратегии разбиралась чисто по-женски. И тем не менее, похоже, что именно так, как рассказывала Подмазенко, и мыслил командующий 37-й армии. Действительно, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять.
Мысль необыкновенно глубокая.
Буквально ощущаешь, как ошеломила она в холодном осеннем лесу генерала Власова, рассчитывавшего, что немцы будут брать город в лоб, укладывая дивизию за дивизией перед позициями 37-й армии.
Обнимая беременную военно-полевую жену, Власов поведал ей о своем стратегическом озарении. Аля, Алик, как звал Власов Агнессу [28] Павловну, замерла в его объятиях, впитывая в себя эту генеральскую мудрость.
Я иронизирую тут не только над Власовым.
Точно так же думали тогда и вели себя многие советские генералы.
Осенью сорок первого года они, такие умудренные и ловкие, в совершенстве изучившие штабные интриги, знавшие, что и где можно говорить, как и что нужно докладывать, не понимали и не могли понять, почему не останавливаются немецкие армии. Мысль, что имеющегося у них опыта, знаний и таланта недостаточно для этого, просто не приходила им в головы.
Впрочем, слово «опыт» здесь не вполне уместно.
Летом сорок первого года вермахтовские стратеги противоборствовали, кажется, и не генералам, а колхозным бригадирам, одетым в генеральскую форму.
Начальник Генерального штаба С.М. Штеменко пишет в своих мемуарах, что об обстановке на фронте, о положении наших и немецких войск в Генштабе зачастую узнавали не из докладов и сообщений, поступавших из армейских частей, а названивая по обычному телефону председателям сельсоветов.
Мысль, что с такой информацией невозможно воевать на этой войне, не посетила Штеменко и после победы.
«Мы и в дальнейшем, — пишет он в своих мемуарах, — когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию».
Как созвучен штеменковский уровень военного мышления недоумению Власова — Подмазенко: зачем немцы окружили Киев, если, не окружив его, они не смогли бы взять город!
И обращение к истории тоже понятно.
Тут уже подсознание включилось.
Обидно, конечное дело, что своего ума, своих талантов не хватает, но ведь не где-то, в России генеральствуем, а Россия — такая страна. Поднатужится, родимая, прольет побольше кровушки, но выстоит, победит немцев со всеми ихними стратегиями, не подведет своих генералов.
И еще на одно выражение Агнессы Подмазенко я бы обратил внимание:
«Власов никаких отрицательных настроений не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии». [29]
Глагол «соединиться» тоже, как мне кажется, не Подмазенко придуман.
Власов шел по лесу с политруком и любовницей, но продолжал ощущать себя — достойное восхищения самоуважение! — некоей войсковой единицей, которая должна не просто выйти в расположение советских частей, а именно соединиться с армией. Хотя и не осталось ничего от тридцать седьмой армии, но идею армии Власов нес в себе и сам ощущал себя как бы армией.
И тут опять-таки не столь важно, как ощущал себя сам Власов. Важнее то, что именно так думали, так ощущали Власова люди, от которых зависела его дальнейшая судьба.
В том числе и Иосиф Виссарионович Сталин…
Сам Власов в разговоре с В. Штрик-Штрикфельдтом утверждал, что 10 ноября состоялась его первая встреча с И.В. Сталиным.
На прием его вызвали с Василевским и Шапошниковым.
«В кабинете стоял Сталин с короткой трубкой во рту, которую он поддерживал правой рукой, — рассказывал Власов в Берлине. — Он не поменял позы, когда мы отрапортовали о своем прибытии».