Если мы вспомним, что, по утверждению отца Александра Киселева, в последние дни генерал Власов попал в зависимость от полковника Э. Крэгера, «без которого он не мог шагу ступить, который с подручными последнее время был при нем день и ночь», то получается, что генерал вынужден был потратить последние силы, чтобы преодолеть сопротивление Крэгера женитьбе…
Впрочем, протоиерей Александр и сам задавался вопросом, можно ли сопоставлять решительность генерала Буняченко с якобы нерешительностью генерала Власова, можно ли видеть в покорности генерала Власова полковнику СС Э. Крэгеру подавленность духа, а не расчет политика, путем сложных комбинаций, идущего к своей последней цели?
Так подробно мы останавливаемся на анализе заблуждений и ощущений протоиерея Александра Киселева, потому что это не его только одного заблуждения и ощущения. Точно так же, как Киселев, думали десятки тысяч русских людей, примкнувших к власовскому движению, к Комитету освобождения народов России…
Сохранилась фотография — Киселев произносит от имени Православной Церкви слова в Доме Европы. Рука поднята, в глазах восторженный, почти вдохновенный свет…
Этот свет проблескивал в его глазах, когда, будучи уже стариком, говорил [258] он о Власове. Такие люди, как Киселев, верили во Власова и продолжали верить и после войны.
И точно так же, как отец Александр, они задавали себе вопросы, почему в последние месяцы все так происходило.
Был это «паралич воли»? И можно ли было исключительно мужественными мерами добиться тех реальностей, на которых строился их первоначальный замысел?
Они искали ответа на этот вопрос и не могли найти…
Сам Александр Киселев в это время служил в гарнизонной церкви в Мюнзингене, где формировалась сейчас 2-я дивизия РОА, а также находились офицерская школа и запасная бригада.
«Мы быстро вошли в общую дружную, хотя и полную тревог жизнь, — вспоминал он. — Эта жизнь была настолько захватывающе русской, настолько целеустремленной, что дети наши — дочь Милица и сын Алексей, — да того учившиеся в немецкой школе и совершенно свободно владевшие немецким языком, как-то противоестественно успели за несколько месяцев совершенно разучиться им пользоваться. Та обостренно русская жизнь, которой мы там жили, навсегда отразилась на детях, став основным стимулом их русского самосознания в будущем».
Выделенные нами слова содержат в себе больше смысла, чем все вопросы, которые задавал протоиерей Александр Киселев и на которые не мог найти ответа, потому что такого ответа не существует.
В этих словах разгадка духовного смысла и непреходящего значения власовского движения, какими бы бессмысленно и уродливо трагическими ни выглядели его последние месяцы…
И бунтарство Буняченко, и кажущееся безволие Власова, со всех сторон окруженного эсэсовскими соглядатаями, совсем не главное в нем, главное — это обостренно русская жизнь, которой все там жили, которая навсегда отразилась на детях, став основным стимулом их русского самосознания в будущем. Только эта обостренно русская жизнь и способна была преодолеть и безнадежность, которая так явно проявлялась к концу войны в настроении Власова, и отчаяние, которое овладевает порою наиболее честными апологетами власовского движения и сейчас…
Глава четвертая
А Власов, конечно же, не растрачивал времени бессмысленно, как могло показаться со стороны.
Об этом свидетельствуют многие воспоминания.
По утверждению Б. Плющева, Власов якобы говорил Малышкину, что хотя многие и пророчат, что англо-американцы в последнюю минуту [259] пойдут на заключение сепаратного мира с Германией в целях совместной победы над ослабевшим Сталиным, а другие же предсказывают столкновение между англо-американцами и Советским Союзом, когда они сойдутся вместе для дележа Европы, этого не будет.
— Я не верю ни в то, ни в другое,-говорил Власов. — Мы не можем больше рассчитывать также и на немцев. Нам надо самих себя спасать…
А вот воспоминания Штрик-Штрикфельдта, который последний раз видел Власова в Праге, когда обнародовался Манифест. Вскоре после это Вильфрид Карлович отбыл «писать историю Власовского движения» в поместье «Бибертейг» в двадцати километрах к востоку от Франкфурта-на-Одере, в Померании, в уже знакомое нам имение Эриха Эдвина Двин-гера — Гедвигсхоф.
«18 апреля мы с женой сидели в горенке нашего крестьянского дома в Баварии. Вдруг вбежала наша дочь, крича:
— Там на холме много офицеров, с красными лампасами. Они спрашивают тебя!
Я вышел из дому и увидел Власова, Малышкина, Жиленкова и Боярского, в сопровождении других русских офицеров и генерала Ашенбреннера. К моему удивлению, с ними был и Крэгер. Мое местопребывание не было никому известно.
Русские, однако, нашли меня».
Власов рассказал Штрик-Штрикфельдту, что дал согласие на боевое использование в районе Одера 1-й дивизии РОА, чтобы показать германскому руководству надежность добровольцев даже в тяжелых условиях развала фронта, если они стоят под русским командованием и борются за свободу своего народа. Но одновременно он отдал секретный приказ — беречь и спасти личный состав дивизии. 1-я дивизия и все наличные добровольческие части должны сконцентрироваться на линии Прага — Линц… Сюда же идет и 2-я дивизия РОА.
— К сожалению, Германия рухнула скорее, чем я ожидал,-сказал Власов.
Поскольку о концентрации добровольческих частей в Чехословакии и Австрии между Прагой и Линцем знал и генерал Ашенбреннер, было понятно, что это в СС и решили создать сильное военное соединение из российских, чешских, югославских и немецких добровольцев. Этот интернациональный корпус должен был составить, с одной стороны, ядро военно-политического сопротивления вторгающемуся в Европу сталинскому большевизму, а с другой — послужить укрытием для высокопоставленных эсэсовцев.
План был достаточно реалистичным. [260]
Эсэсовцы могли быть уверены в верности своего интернационального корпуса хотя бы потому, что набранных ими добровольцев ждала в родных странах гораздо более суровая кара, нежели немецких солдат…
Понятно, что рано или поздно союзники смогли бы добить и эти части, но понятно было и то, что в горной местности они могли продержаться достаточно долгое время…
Другое дело, зачем нужно было это Власову, как это соответствовало планам Русской освободительной армии, но и для них тоже просматривались некоторые перспективы…
Главное было — выиграть время…
«Вера в непрочность англо-американского союза с Кремлем… озарила обманчивым светом нашу последнюю встречу с этими людьми, поставившими все на карту, — говорит Штрик-Штрикфельдт в своей книге. — Не все эти планы без поддержки германского командующего войсками в районе Праги — Линца были заведомо обречены на неудачу».
В ходе разговора выяснилось, что Ашенбреннер установил контакт с фельдмаршалом Шёрнером, однако на него рассчитывать нельзя. Связи с фельдмаршалом Вейхсом установить не удалось…
Хозяин усадьбы Двингер действительно обладал незаурядным талантом сценариста. Он тут же предложил отойти в Баварские Альпы, занять удобные позиции и, забрав с собой крупных нацистских деятелей, объявить их заложниками и обменять на гарантию права убежища для добровольцев. Двингер даже назвал отдельные имена, которые могли заинтересовать англо-американцев. Назвал их так же, как называет продюсер имена актеров, которые будут участвовать в постановке.