Не выдержав напряжения, Власов вышел из корпуса и, отойдя под крону дуба, где стояла мусорная урна и где обычно курили немецкие офицеры, дрожащими руками извлек сигарету.
Штрик-Штрикфельдт стоял шагах в пяти-шести, почти в профиль к генералу, и, не привлекая внимания, следил за его поведением. Капитан давно принадлежал к кругу того генералитета и офицерства, в котором были недовольны политикой Гитлера, и в рядах которого постепенно вызревала пока еще скрытая оппозиция фюреру и его ближайшему окружению последователей[24]. И все же он с трудом представлял себе, каким образом находил бы публичное оправдание своим действиям, если бы вдруг оказался в советском лагере военнопленных и оттуда пытался возглавить Германское освободительное движение. Где та грань, которая проходит между предательством из трусости, из желания спасти шкуру, и честным стремление помочь народу избавиться от ненавистного ему режима?
— На каком мемуарном рубеже вы закрепились, господин генерал? — неспешно приблизился он к Власову.
— На подходах к Киеву, — ответил генерал, не вынимая сигареты изо рта.
— В самом разгаре пораженческой части войны, — согласно кивнул капитан, не сгоняя с лица добродушно-лукавой ухмылки. — Советую пока что дальше не двигаться. Вернетесь к описанию завтра, иначе сорветесь. Вы и так находитесь на грани нервного срыва, словно на минном взрывателе лежите.
Не прислушавшись к мудрому совету капитана, генерал вновь — уже после ужина и унизительной, как он считал, общей переклички на плацу — вернулся к воспоминаниям:
«Я отводил войска к Киеву. Там принял командование 37-й армией и трудный пост начальника гарнизона города Киева. Видел, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия, и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее действия больших и малых комиссаров.
В трудных условиях моя армия справилась с обороной Киева и два месяца успешно защищала столицу Украины. Однако неизлечимые болезни Красной Армии сделали дело. Фронт был прорван на участке соседних армий. Киев окружен. По приказу Верховного командовании я был должен оставить укрепленный район. После выхода из окружения я был назначен заместителем командующего Юго-Западным направлением и затем командующим 20-й армией. Формировать ее приходилось в труднейших условиях, когда решалась судьба Москвы. Я делал все от меня зависящее для обороны столицы страны. 20-я армия остановила наступление на Москву и затем сама перешла в наступление. Она прорвала фронт немецкой армии, взяла Солнечногорск, Волоколамск, Шаховскую, Середу и обеспечила переход в наступление по всему Московскому участку фронта, подошла к Гжатску».
Власов понимал, что немцам неприятно будет читать его победные реляции о боях под Москвой. Однако понимал и то, что без освещения «московского периода» его жизни «открытое письмо» потеряет все то, что предопределяет его правдивость и искренность, а главное, его, Власова, независимость от мнения немецкого руководства.
«Во время решающих боев за Москву я видел, что тыл помогал фронту, но, как и боец на фронте, каждый рабочий, каждый житель в тылу делал это лишь потому, что считал, что он защищает Родину. Ради Родины он терпел неисчислимые страдания, жертвовал всем. И не раз я отгонял от себя постоянно встававший вопрос: да полно, Родину ли я защищаю, за Родину ли посылаю на смерть людей? Не за большевизм ли, маскирующийся святым именем Родины…»
Дописав эти строки, Власов почувствовал, что дальше предаваться этой исповеди не в силах, швырнул ручку прямо на полуисписанный лист, оставив на нем несколько клякс, и, откинувшись на спинку кресла, надолго впал в забытье не столько нервного, сколько нравственного истощения. Да, и нравственного — тоже.
16
24
Известно, что Штрик-Штрикфельдт принадлежал к тому же кругу оппозиционеров, в который входил полковник граф Клаус фон Штауффенберг, совершивший 20 июля 1944 года покушение на Гитлера. Есть также сведения о том, что Штрик-Штрикфельдт был связан с английской разведкой СИС (Secret Intelligence Service).