Кох говорит: дело обстоит так, что ко мне является Баке (министр продовольствия. Б. Д.), а позади Баке стоит Вермахт. Этот Вермахт не говорит: дорогой Баке, давайте выясним, можете ли Вы дать рационы или нет, а говорит: мы требуем этого. А дома приходит немецкий народ и говорит: вы должны доставить мне 5,7 миллионов тон хлеба и ни один человек не поинтересуется узнать, где я это беру и получаю ли я это полюбовно или нет. Никто не интересуется узнать, а что же я даю другим за все это. Мне нечего давать, нечего предлагать, я должен просто забирать. Затем мне говорят: нам нужны 10.000 лошадей, 100.000 тон мяса и все другое. И идет даже закупка.
Я имел такой же случай в генерал-губернаторстве, и эти господа там признали мою правоту. Все было ясно: эти господа жалуются, что там нет порядка. Но какой же возможен порядок в стране, где 120 человек сидят на квадратном километре? Французы не в состоянии прокормить 80 человек на квадр. километре, и страна их превращена в хлев, куда посылается всякая дрянь из Рейха, а все доброкачественное вывозится. Каждый заявляет: этого я не позволю, я сам закупаю. Четырехлетний план закупает, Люфтваффе закупает, интенданты разных армий закупают, Шпеер (министр снабжения. Б. Д.) закупает, и каждый конкурирует с другим и этим уничтожает нашу валюту, ибо каждый платит побольше. Почему польский крестьянин будет доставлять за 12 злотых, если он от другого получит 4–5 марок? Мы назначили там рабочим заработную плату, которая смехотворна. Они получают на фабриках злоты и на эти злоты рабочий должен что то покупать от крестьянина, который за тот же товар получает вдесятеро в марках и от наших же учреждений. Каждое из них заявляет и кричит: не торгуйтесь… Что же делать тогда?
Тогда говорит Франк: кроме того я имею 11.000 полицейских в стране в 147.000 кв. км. с населением свыше 16,5 миллионов человек. Вся эта полиция мне необходима, чтобы подержать порядок в Кракове, Варшаве и некоторых других местах. Как же все это выполнить? Это — неразрешимые задачи.
И, вот, говорит Кох: Скажите мне партайгеноссе Розенберг, что я должен делать? Могу ли я сказать Баке, что я сожалею, партайгеноссе Баке но я должен построить хорошее и чистое украинское государство, а потому я не могу вам дать 5,7 милл. тон хлеба, а только два миллиона или один миллион и на этом конец, ибо моя задача — построить государство. На это Розенбергу нечего было возразить. Кох сказал: мой дорогой Розенберг, Вы живете в Остминистериуме в прекрасном мире организации областей. Я же, прежде всего, живу в мире жестокой необходимости прежде всего удовлетворить тысячи требований, и это дает мне удовлетворение. Я здесь для этого поставлен, и мне ничего другого не остается. Как же иначе я могу это делать? Он говорит: Я теряю 500.000 евреев, которых я должен убрать, ибо это элемент беспокойства. Но в то же время евреи в моем районе все — ремесленники. Вы хотите, чтобы были организованы высшие и средние школы, дабы можно было с большим успехом бороться с Россией, а я не в состоянии обеспечить рабочим, которые здесь работают, возможность починить сапоги, ибо не имею сапожника, ибо евреев больше здесь нет. Что же важнее: научить украинцев чинить сапоги или посылать их в высшие школы для того, чтобы они потом построили украинское государство?
Громадная опасность в том, что, побуждаемые эмигрантами, мы можем следовать их линии и что понемногу люди, не имеющие политического опыта и не знающие действительности, внезапно оказываются у власти. Я испытал уже этот опыт. Между прочим Коху был брошен упрек, что в его районе имеются партизанские выступления. А какая же у меня полицейская сила? Дайте мне достаточно полиции и я ликвидирую партизанщину. Заберите из какого нибудь военного района войска и тогда вы увидите, будут ли там партизаны или нет. Я не имею партизанов в плодородной области, а на Севере, где всегда были банды. И армия вынуждена всегда вести борьбу с партизанами в полосе в 50 км. позади фронта, а я нахожусь сотни км. за фронтом и не имею людей. С кем же мне это делать?
Все это теоретизирование в облаках, не говоря уже о том, что мы здесь вопросами будущего планирования не занимаемся. Я не могу здесь строить планы будущего с устройством независимых или автономных государств. Ибо начинают всегда, я бы сказал, с присоединенным государством а ля Польша, а кончают независимым государством. Это совершенно ясно, и здесь конец роману.
Поэтому необходимо очень строго следить за тем, чтобы у нас не было ложных представлений. Ген. Цейцлер уже сказал, что было бы важно, чтобы я эти свои соображения когда нибудь выяснил бы наиболее важным офицерам, и прежде всего генералам и фельдмаршалам.
Кейтель: Ламмерс[12] уже работает над тем, чтобы изложить на бумаге Ваши соображения. Он со мной уже говорил об этом, и я просил его об этом весьма настойчиво, ибо это очень трудно внедрить нашим генералам. Я должен открыто сказать: я сам это знаю по Кюхлеру и Клюге. Они усматривают в организации так называемых национальных союзов и их вооружении облегчение в борьбе с теми беспорядками, которые развиваются позади нас.
Фюрер: И, вот, Цейцлер говорит, что сегодня имеются уже несомненно такие союзы, которые невозможно без дальнейших распустить, ибо их надо заменить.
Цейцлер: Мы имеем всего 78 батальонов, 1 полк и 122 роты. Это — все. Из этих 78 батальонов только 47 имеются у фельдмаршала и на Востоке Украины, впереди тоже очень мало и они рассеяны там. Есть еще категория в 60.000 человек, нечто вроде «стражи». Они объединены в очень маленькие отряды.
Фюрер: Эти нужны. Без этого не обойтись…
Цейцлер: Имеется еще около 200.000 «вольновспомогающих». Они находятся в войсках канонирами 4 и 5. Их нельзя убрать.
Кейтель: В отношении их у меня не возникает ни политического, ни пропагандистского, и вообще никакого вопроса. Опасность только в национальных частях, ибо они соединены в более крупные части.
Цейцлер: Есть только один полк. Остальное — это батальоны. Это тоже не опасно.
Фюрер: По моему мнению, решающим моментом является не факт существования этих национальных частей. Важно, чтобы мы себя не обманывали насчет того, что можно, вообще, от них ожидать и что мы, с другой стороны, можем им обещать. Необходимо остерегаться того, чтобы мы в один прекрасный день не прониклись мыслью, как это уже было с военными в 1916 году, когда они пришли и сказали: «теперь должны что-то предпринять политики», например, организовать украинское государство на подобие польского, которое мы тогда организовали. Позже Людендорф говорил: «Ах, если бы мне это раньше сказали!.. Мои специалисты и эксперты сказали мне, что я получу от 500 до 700.000 человек, и это было причиной акции». Людендорфа упрекали в том, что образование польского государства — его вина, и он не мог от этого отвертеться. Позже он нашелся и заявил: «Я сделал это в пору кризиса, ибо мне сказали, что этим путем я получу солдат».
12
Ганс Ламмерс был до 1933 года мелким чиновником. После прихода Гитлера к власти был назначен в канцелярию Гитлера, как наци, и вскоре стал начальником кабинета Гитлера.