Кейтель: Я могу только доложить, что Власов уже отозван. Его больше нет на фронте. Всякая пропагандистская деятельность на фронте и его собственная пропаганда ему запрещены. Нам надо было решить только одно: хотим-ли мы в нашей пропаганде дальше пользоваться лозунгами так называемой Освободительной Армии.
Фюрер: Да, там можно все допустить.
Кейтель: Я не считаю этого угрожающим: ведь мы являемся освободительной армией от большевизма.
Фюрер: Хотя я должен сказать, что я уверен, что лозунг Освободительной Армии оказывает свое действие: ведь народ там (в СССР) не желает сражаться, а жаждет покоя.
Цейцлер: Я обратил главное внимание на фотографии, показывающие, как выглядят лагеря для перебежчиков. Этим можно достигнуть большего, чем политикой.
Кейтель: Но тогда возникает вопрос об использовании перебежчиков.
Фюрер: Я стою за то, чтоб мы их отправляли в Германию. Они ведь военнопленные. Если бы я только мог передать из них 30, 40 или 50.000 человек комиссару по углю! Но в этом случае с ними надо будет прилично обращаться.
Цейцлер: Я поставил себе целью — превратить их в хороших рабочих для Германии. На фронте от этих перебежчиков ничего не добьешься. Я могу того или иного использовать в качестве вольнопомогающего для заполнения потерь. Но масса должна быть привезена в Германию в качестве рабочих, чтобы освободить немцев для фронта.
Фюрер: Я могу только сказать одно: если мы не наладим нашей угольной промышленности, то может наступить момент, когда я не смогу больше производить ни амуниции, ни взрывчатых веществ, когда мы не сможем больше строить подводные лодки. То же произойдет в сотне других отраслей. Это идиотство, но такой момент может наступить. Уже и сейчас достаточно трагично, если итальянцы являются к нам с вопросом, почему то или иное не доставляется. Я обязался им это доставить, а выполнить этого мы не можем за недостатком угля. Это, конечно, бесхозяйственность.
Кейтель: Я сообщу также рейхсминистру Розенбергу, что, согласно Вашему решению! не может быть и речи о каких-либо практических последствиях всего этого в нашем тылу, что мы будем продолжать нашу пропаганду у неприятеля тем же путем, что и раньше, и что мы Власову не позволим больше действовать в русских районах.
Фюрер: Я уверен, что русские будут вести свою пропаганду на нашей стороне. Необходимо избежать того, чтобы у нас могли возникнуть ложные надежды.
Кейтель: Верно, однако, и то, что генералы, в особенности Клюге — я знаю это от него лично, ибо я с ним об этом много говорил, — видели в этом облегчение.
Цейцлер: В этом деле не хватает ясности на верхах. Это необходимо раз навсегда выяснить именно сверху.
Кейтель: Разрешите обратиться с просьбой еще по одному вопросу, который сейчас разрабатывается. После того, как все условия для добровольцев определены, необходимо также и для национальных объединений установить правила относительно их состава, обучения и т. п. Было бы хорошо все это еще раз показать фюреру. Это пока-что еще разрабатывается в отделе организации.
Фюрер: Может быть, можно использовать стенограмму сегодняшнего заседания, в котором я изложил все свои мысли, Ламмерс мог бы это просмотреть и сделать из этого что нужно. Кроме того, мы можем еще посмотреть, как это развивается на деле. Может случиться, что придется созвать часть наших главнокомандующих еще раз, и тогда я смогу лично им все сказать.
Шмундт: Это было бы замечательно.
Кейтель: Это было бы очень хорошо…
ПРИЛОЖЕНИЕ № 6
ПИСЬМО[13]
ЗАПИСКА СОВЕТСКОГО ОФИЦЕРА
Девятнадцатого сентября 1944 года министр оккупированных областей Востока (Розенберг) разослал не совсем обычный для него документ.
Документ этот, озаглавленный им: «Записка высшего советского офицера», была послана только трем адресатам:
1) «Верховному командованию Вермахта», т. е. Гитлеру и Кейтелю;
2) «Рейхсминистерству пропаганды и разъяснения», т. е. Геббельсу и
3) «Генеральному уполномоченному по мобилизации труда», т. е. Заукелю.
Документ этот нигде не напечатан и заслуживает внимания русской общественности.
В своем препроводительном письме за подписью доктора Брейтигама (министериальдиригент министерства Востока) за № P.922/a/44 скромно указывается без всяких комментариев: «При сем препровождаю записку одного высшего советского офицера касательно разных вопросов восточной политики Германии. Речь идет о воззрениях, распространенных среди освобожденных военно-пленных, беженцев и эмигрантов с Востока». Это-все. Ни слова пояснения или оценки. Ни намека на то, кто именно скрывается под этим званием «высшего советского офицера».
Записка эта, с некоторыми, ничего не меняющими сокращениями, следующего содержания (в переводе с немецкого):
«Во время моего пребывания в Германии — начинается «Записка» — я имел часто возможность беседовать с одной стороны с представителями германского военного командования, а с другой стороны — с русскими эмигрантами: бывшими офицерам царской армии, и с бывшими представителями чинов гражданского управления. И каждый раз затрагивалась тема о сопротивлении Красной армии. Вместе с тем, вопрос об «упорном сопротивлении на Востоке» часто трактуется в прессе. Я еще не забыл, как в одном из руководящих органов печати появилась статья под заглавием: «Нам непостижимо», которая начиналась следующим образом: «Мы не понимаем большевиков. Они оказывают упорное сопротивление, которое для наших представителей непостижимо, ибо это сопротивление не основано ни на удали или мужестве, ни на любви или ненависти. Мы полагаем, что за этим скрывается безмолвие степей и та затаенная молчаливость, которая является наследством Чингисхана. Впрочем, мы уже во время этих восточных кампаний привыкли к тому, что для того, чтобы сломить сопротивление красноармейца — его необходимо убить»…
Таково начало статьи, смысл которой каждому читателю вполне ясен. Со своей стороны я могу сказать только следующее: Я хорошо помню грандиозные бои летом 1941 года, когда десятки и сотни тысяч добровольно сдавались в плен. Теперь времена изменились. Необходимо срочно выяснить причины, ибо промедление равно затяжке войны и дальнейшему пролитию немецкой крови (курсив мой. Б. Д.).
Как русский я хорошо знаю менталитет русского народа и считаю! своей обязанностью открыто и честно высказать мои мысли в связи с этим.
Провидение избрало Фюрера и его страну для уничтожения безбожного еврейского большевизма, для освобождения русского народа и для защиты других стран от смертельной опасности. Так это было в действительности и так это понял русский народ, который внутренне не согнулся перед большевизмом, но был в результате террора и общих условий жизни слишком слаб, чтобы сбросить с себя еврейское иго. Было так легко вернуть русский народ к новой жизни. Любая жертва не была велика, чтобы освободиться от еврейского ига… Несмотря на всю еврейскую пропаганду, солдаты с «пропусками» и сияющими лицами, обманывая бдительность комиссаров, шли сдаваться в плен… Они не желали сражаться против немцев…
Еврейское командование было осведомлено об этом настроении и потому они с момента начала войны повели интенсивную борьбу против германского плена. Картины ужасов, картины голода и рабства военно-пленных распространялись тысячами.
13
Доктор Брейтигам, автор этого письма, служил в Ост-министериуме Розенберга в качестве «министериалдиригента».