После такого приказа, с приглашением к уничтожению, применение оружия практиковалось весьма широко. Советский офицер в докладе немцам писал:
«Нескончаемые расстрелы (красноармейцев) часто только за то, что солдаты не понимали, чего немцы от них хотят». (См. приложение № 6).
А затем организовали убийство голодом. Вот свидетельство от 1942 года французского военно-пленного Филиппа да Пуа, фигурировавшее в Нюренберге, и гласившее:
«Лагерь русских военно-пленных отделен от нашего лагеря двойным рядом колючей проволоки. Между ними ходит часовой. Я имею при себе, под рубахой, маленький кусок хлеба, величиной в куриное яйцо. Вот часовой повернулся ко мне спиной. Я быстро выхватываю этот кусочек хлеба и бросаю его в русский лагерь Тридцать военно-пленных бросаются за этим куском хлеба, но часовой поворачивается, прицеливается и кричит: «Ферботен!» (запрещено). С сжатыми кулаками люди отступают назад. Но, вот, один из них, с безумными глазами, не двигается и как завороженный смотрит на этот кусок хлеба. Его нервы не выдерживают, и он бросается к куску хлеба. Часовой стреляет. Русский падает на землю с куском хлеба во рту, кровь течет с его головы вниз, и хлеб становится красным»…
А 20-го мая 1942 года тот же француз записывает:
«Большое число русских военно-пленных ежедневно умирает. Трупы их лежат рядом с живыми в течение двух дней, так как их слишком много, чтобы можно было немедленно убирать. Сегодня, во время распределения супа, двое русских, стоявших в очереди перед кухней, держали между собою покойника, надвинув ему шапку на глаза. Один из них держал две чашки, свою и покойника, чтобы, таким образом, получить лишнюю порцию супа, которую эти двое и разделят между собою. Каждый второй день умершие и умирающие без разбора нагружаются на одну и ту же телегу. Ямы роются на расстоянии одного километра от лагеря. Туда доставляются телеги и сбрасываются в эти ямы, покойники и умирающие вместе, и засыпаются землей. Иногда немецкий унтер раньше пристреливает умирающего, но в большинстве случаев рвы засыпаются без траты амуниции, даже если «умирающие извиваются как черви», как передал немец».
Так пишет объективный француз.
«Полк. Санин (начинатель образования русских отрядов под эгидой Гитлера, Б. Д.) объехал ряд лагерей. Картина была кошмарно-тяжелая: за зиму (1941–1942) по официальным немецким сведениям, умерло от 80 до 90 % всех военнопленных, т. е. не меньше 4-х миллионов человек. В добровольцы готовы были идти все, кто еще был жив, для них это была единственная возможность спастись».
Так передает со слов самого полк. Санина Б. Николаевский («Новый Журнал», кн. 18, стр. 218). Но одними пленными нельзя было утолить жажду крови нацистских богов. Надо было обратиться к гражданскому населению. Его грабили, и оно сопротивлялось. О том, что сопротивление должно преследоваться не только «по закону», но и террором, мы уже знаем из приказа Кейтеля от июля 1941 года. Но на вершины творчества поднялся, как и полагается, только сам «Фюрер».
7-го декабря 1941 года был издан за собственной подписью Гитлера — да ведают потомки!.. — приказ, носивший все следы «артистического гения» своего автора и называвшийся «Нахт унд Небель» (ночь и туман). Смысл этого декрета был такой: лица гражданского населения, против которых выдвигается какое либо обвинение в преступлении против германского государства или оккупационных властей, должны быть судимы на месте только в том случае, если есть уверенность, что они будут осуждены не позже, чем спустя восемь дней, и что приговор будет смертный. В противном случае, арестованный должен быть тайно («туманной ночью» — «нахт унд небель») перевезен в Германию для тайного суда. «Действенное и длительное устрашение — объясняет меморандум — может быть достигнуто только либо смертной казнью, либо такими мерами, при которых ни родные преступника, ни население не будут знать об его судьбе». Похоже, что это Гитлер списал у Сталина, придумав только романтическое название. В чем же, однако, состояла судьба этого человека? Сие было раскрыто в Нюренберге, где фигурировал такой циркуляр начальника административно-хозяйственного отдела СС Поля:
«Касается: декрета «Нахт унд Небель». Всем комендантам всех концлагерей. Трупы казненных, или иначе умерших, арестованных по декрету «Нахт унд Небель», должны быть преданы для погребения полиции. Обращаю внимание на инструкцию о секретности. Посему, в связи с этим, необходимо специально проследить за тем, чтобы на гробах «Н. у. Н.» арестованных не были указаны имена покойников».
Таким образом, «идея» заключалась в том, чтобы тех, кто не будет убит на месте, убить втихомолку в Германии и похоронить в безыменных могилах. Циркуляр этот, как мы видели, был обращен ко «всем комендантам всех концлагерей», но были, видимо, специальные лагеря, приспособленные только для уничтожения военно-пленных и «Н. у Н.» арестованных. Что они собою представляли можно понять из жалобы, поданной комендантом лагеря «Грос Розен» в Силезии:
«Коменданты концлагерей жалуются, что от 5 до 10 % советских русских, предназначенных к казни, прибывают в лагерь уже мертвыми или полумертвыми. Это создает впечатление, что лагеря стараются избавиться от пленных в пути. Особенно отмечается, что когда, например, они двигаются от железно-дорожной станции к лагерю, большое число военно-пленных падает от истощения мертвыми или полумертвыми и должны быть подобраны на телегу, которая следует за конвоем».
Жалоба, надо сказать, вполне основательная: людей полагается убивать только в «Грос Розене», а доставляют уже трупы — непорядок!..
При этих условиях не приходится удивляться, что цветы мнимой «дружбы» облетели очень быстро, а «хлеб-соль» забылась еще быстрей. Народ перешел к посильной борьбе, к сопротивлению и к партизанщине.
25 апреля 1942 года Геббельс записывает в своем дневнике:
«Жители Украины были сперва расположены принять Фюрера, как спасителя Европы, и сердечно встречали германские войска. Это положение полностью изменилось в течение нескольких месяцев. Мы слишком больно ударили русских, а в особенности украинцев по голове».
Бывший советский офицер Б. Ольшанский, проделавший всю кампанию, пишет: «Всеобщий перелом наступил в середине лета 1942 года». (Часовой», № 291). Дольше всего пораженческие настроения держались у горцев, но и о них свидетель-тельствует участник этих событий Ал. Алымов: «Начиная с ноября 1942 года партизанское движение горцев стало затихать». («Часовой», № 290).
А М. Бобров, человек несомненно весьма осведомленный в событиях того времени, свидетельствует:
«Май месяц (1942 г.) может считаться месяцем окончательного отмирания надежд и иллюзий. В ночь на 25 мая немецкие карательные отряды приступили к реализации плана «Припять». Почти в один и тот же час в сотнях городов и районах центров отряды СС-овцев ворвались в дома русских анти-большевиков (курсив мой, Б. Д.), игравших заметную роль в жизни оккупированных земель. Бургомистры городов, старосты сел, члены Освободительных комитетов и в отдельных случаях командиры отрядов самообороны были арестованы и заключены в застенки Гестапо. Некоторые были убиты при арестах, другие расстреляны после ареста, третьи томились долго в ожидании расправы, а потом были отправлены в Германию, где большинство их и погибло. Аресты в эту ночь произошли везде. Арестовано было, по-видимому, около 2000 человек». «Конфликт с нацизмом был ясен, у русских больше не оставалось надежды на немцев, как на освободительную силу». (М.Бобров: «Страшное безмолвие России», «Возрождение», тетрадь пятая, стр. 98–99).
С этих пор, с мая 1942 года, отношения окончательно определились: пошла открытая борьба на уничтожение…
4. РОЖДЕНИЕ «ВЛАСОВСКОГО ДВИЖЕНИЯ»
24 августа 1942 года началась великая битва за Сталинград. Это была поистине битва народа за жизнь нации, за жизнь страны. Смысл этой битвы был многими немцами хорошо понят. Одним из первых его понял Геббельс, который оживил свою старую идею «освобождения русского народа» Гитлером при помощи «братства по оружию». Нарождалось так называемое «Русское Освободительное Движение».