В первые годы ученья ему сильно доставалось от одноклассников. Иногда, вернувшись из школы, он горько плакал, уткнувшись в колени матери; но в старших классах все понемногу изменилось. Он сумел объединить вокруг себя крепких, сильных ребят, и они теперь дрались за него. Они служили ему надежной защитой, а случалось — и орудием мести для расправы с врагами.
Джон не раз говорил матери, что когда-нибудь он заработает кучу денег; тогда он позаботится о ней, и ей больше не придется трудиться с утра до ночи, не зная ни минуты отдыха. Она тешила себя мыслью, что так оно и будет.
Окончив школу, Джон сколотил тележку побольше и стал зарабатывать деньги, доставляя дрова со склада; кроме того, он занялся торговлей голубями. Он всегда старался отложить немного про черный день; прятал деньги в мешочек, часто пересчитывал их, а ночью клал под подушку. Он не пил, не курил, на девушек не тратился. Единственное, что он позволял себе, — это изредка поставить три пенса на лошадку. Но вскоре он обнаружил, что это невыгодно и что на скачках наживаются одни «жучки». Тогда он нанялся в агенты к одному букмекеру и стал собирать ставки среди своих товарищей — рабочих обувной фабрики; с каждой ставки он получал комиссионные, и к концу недели у него скапливалось несколько шиллингов сверх жалованья.
Джо скоро уволили, но он, видимо, об этом не тужил. Миссис Уэст пришла к убеждению, что Джо — просто лентяй. Джон проработал на фабрике до 1889 года, когда наступили тяжелые времена.
В 1889 году цены на шерсть упали, рынок был перенасыщен, земля и прочее недвижимое имущество обесценились. Экономический кризис начался с краха крупнейших строительных компаний; английские капиталисты, терпя убытки из-за кризиса, уже разразившегося в Англии, и зная, что в австралийской колонии дела идут все хуже и хуже, перестали вкладывать свои капиталы.
Безработица приняла угрожающие размеры. Спекулянтов, дельцов и банкиров охватила паника. Уделом безработных стали голод и отчаяние. Профсоюзы ответили на кризис волной забастовок. Самой крупной из них была стачка моряков 1890 года.
Экономический кризис не замедлил обрушиться всей своей тяжестью и на Керрингбуш; большая часть его тридцатипятитысячного населения осталась без средств к существованию. Почти все рабочие обувной фабрики, среди них и Джон Уэст, были уволены. Семейство Уэст, так же как и семьи других рабочих, еще глубже увязло в трясине нищеты.
Не удивительно, что Джон Уэст ликовал, успешно всучив полицейскому золотую монету. Теперь он мог утолить жажду власти, которая неприметно росла в нем все эти годы.
Надежда выкарабкаться из ямы, куда его бросила нужда и собственная беспомощность, впервые блеснула перед ним на втором году кризиса. Он хорошо помнил, как это случилось.
Была весна 1890 года. Он играл в карты со своими приятелями под навесом сарая на заднем дворе. Восемь оборванных парней сидели на ящиках вокруг самодельного стола и резались в покер.
На одном конце стола сидел он сам и сдавал карты. Ему недавно минуло двадцать один год, но он больше походил на подростка, чем на взрослого мужчину. Его темный костюм, купленный несколько лет назад, был потерт и изношен; вдобавок он успел из него вырасти. Рубашка тоже истрепалась; ни воротничка, ни галстука не было; от башмаков осталась одна рвань, но тем не менее было видно, что их чистили каждый день.
Если не считать серых непроницаемых глаз и кривых ног, скрещенных под столом, Джон Уэст мало походил на человека, который три года спустя подбрасывал на ладони соверен перед носом констебля. Стасовав замасленную колоду, он проворно и аккуратно сдал всем по пяти карт.
Слева от него сидел Джо; на нем были бумажные штаны и поношенная фланелевая рубашка.
— Сколько тебе, Джо? — спросил Джон, обращаясь к брату.
— Давай две, — ответил Джо.
Джон бросил ему две карты. Как и остальные, он играл без всякого увлечения. Покер — чисто азартная игра, а ни у кого из игроков не было денег.
— А тебе, Боров? — спросил он соседа Джо.
— Ну, давай три, — сказал Боров. Видимо, никто не помнил его настоящего имени. Под этой кличкой он давно уже обрел безымянность, присущую многим уголовникам. Боров был профессиональный вор и грабитель. Только год назад он отбыл двухлетнее тюремное заключение за соучастие в грабеже. Это был толстый, почти тучный мужчина, с пухлым носом «пятачком», заслужившим ему его прозвище. В наружности его было мало человеческого. Плешины на голове свидетельствовали об отвратительной болезни, которой он страдал. Его огромные волосатые ручищи торчали из коротких рукавов грязной рубашки; толстые пальцы неловко держали карты.