Барни говорил, сурово глядя Джону Уэсту в глаза, а Бэкон переводил напряженный взгляд с одного на другого; он заметил, что челюсти Джона Уэста сжались, а глаза сузились от злобы.
— С тех пор как ты открыл тотализатор, — продолжал Барни, — ты всех, кого знал, использовал для своих целей. Больше всего в жизни я жалею о том, что связался с тобой. Надо было держаться в стороне, как Эд Корриган.
— А вспомни-ка, чем кончил твой Корриган? Тюрьмой! Я слышал, что его посадили за то, что он был членом ИРМ и поджег фабрику или что-то в этом роде.
— Это было подстроено. Эдди не поджигатель! У него хватило мужества держаться своих убеждений, дай бог ему удачи.
— Слушай-ка, Робинсон. Я всегда подозревал, что ты против меня. Теперь я вижу, каков ты есть. Ты немало от меня получил, включая и заграничную поездку. Что ж, если уж ты такой умник, попробуй-ка найти себе другую работу.
— Слушай и ты, Уэст. Тебе не удастся выбросить меня на свалку, я тебе этого удовольствия не доставлю. С тобой у меня покончено. Можешь сейчас же принять мое заявление об уходе. Но — попомни мое слово — весь мир узнает правду о Лу Дарби. Об этом позаботится Барни Робинсон. Весь мир узнает, что Дарби довели до самоубийства два ура-патриотических жулика.
Прежде чем Джон Уэст успел ответить, Барни вышел из комнаты.
Он сдержал свое слово — вскоре начали распространяться слухи о том, что Дарби уехал в Америку потому, что ему пригрозили не выпускать его на ринг, если он не запишется в армию, и что причиной провала его американской поездки явились «интересы австралийских дельцов, наживающихся на боксе».
Гнев австралийских любителей спорта обрушился на Бэкона. Стоило ему выйти на улицу, как раздавались крики: «Вот убийца Лу Дарби!» Когда в Сиднее демонстрировался фильм, в котором универсальный спортсмен Бэкон играл главную роль, публика свистела, шикала и кричала: «Он убил Лу Дарби!» Вскоре Бэкон уехал в Америку и никогда больше не показывался в Австралии.
Джону Уэсту удалось избежать гнева поклонников Дарби. Во всей Австралии Барни смог найти лишь одну газету, которая согласилась опубликовать его заметку, но и та не решилась связать имя Джона Уэста с таким серьезным скандалом.
Однажды вечером Билл Эванс шагал по улицам, направляясь на свидание с Нелли в гостиницу, где она сняла для них комнату на имя мистера и миссис Смит. Он был в мрачном настроении. Нет, надо как-то положить конец этим шашням.
Нужно быть последним негодяем, чтобы изменить Мэртл как раз теперь, когда она ждет ребенка. Последнее время она стала такой подозрительной, и винить ее в этом нельзя. У нее был такой недовольный голос, когда она спросила: «Куда это ты уходишь, Билл? Неужели ты не можешь посидеть дома? Опять бросаешь меня одну».
Мэртл нервничает, то и дело плачет — точь-в-точь как перед рождением первого ребенка. Господи, да она с ума сойдет, если узнает! Неизвестно, что она может сделать, — чего доброго, еще загубит ребенка. Мэртл — хорошая жена, а его за такие штуки надо бы исколотить до полусмерти. А если узнает Джон Уэст… От этой мысли Эванса бросило в жар. Убьет, пожалуй. Ему не впервой. Билл представил себе извещение о своей смерти в газетах: «Вчера вечером в Ярре было найдено тело неизвестного мужчины». Боже милостивый!
Надо совсем с ума спятить, чтобы завести шашни с женой Джека Уэста. Нет, он, должно быть, и вправду рехнулся. Нелли! Она вызывала в нем и страсть и жалость. Он не чувствовал угрызений совести из-за Уэста — так ему и надо, пусть бы обращался с ней получше. Нелли не раз жаловалась на своего мужа — он угрюмый и раздражительный, говорила она, а в любви он просто животное — никогда ни капельки нежности. Он вовсе не религиозен, все это лицемерие; у него есть своя святая троица — Деньги, Собственность и Власть. Он плохой человек — у него на службе состоят убийцы и всякие преступники; Нелли не сомневалась, что он и сам убивал людей или подстраивал убийства. Она рассказывала Биллу о том времени, когда жизни ее мужа угрожала опасность, о его телохранителях и своей уверенности в том, что взрыв бомбы у О’Флаэрти — дело его рук.
Билл Эванс сошел с трамвая и, оглянувшись по сторонам, вошел в гостиницу. Как всегда, он страшно боялся, что его кто-нибудь узнает. Мистер и миссис Смит! Боже милостивый!
Билл отпер дверь и сел на кровать. Он давно уже перестал испытывать радостное волнение перед этими свиданиями. Он отведал запретного плода и теперь думал только о том, как бы избежать изгнания из рая. «Нужно сегодня же покончить с этой опасной историей», — твердил он себе.