День ото дня волнение Бена усиливалось. Мэри чувствовала, что каждую рану, нанесенную бойцу республиканской армии, Бен ощущает, как свою. Мысленно он праздновал каждую победу, скорбел о каждом поражении. Всеми своими помыслами он был в Испании. Мало-помалу Мэри стала относиться к войне в Испании с ревнивым чувством, как к счастливой сопернице.
Наконец однажды вечером, когда они сидели в кафе за ужином, Мэри заметила, что Бен необычайно рассеян и молчалив. Он почти ничего не ел; мысли его, видимо, витали где-то далеко; Мэри несколько раз пыталась заговорить с ним, но он не отвечал ни слова.
— О чем ты думаешь, Бен? Что-нибудь случилось?
— Не знаю, как тебе сказать, Мэри. Мне тяжело огорчать тебя. Первый раз в жизни я принял серьезное решение, не зная точно, прав ли я.
— Бен, что ты сделал?
Он потянулся к ней через стол и взял ее за руку.
— Я записался в Интернациональную бригаду. Уезжаю в Испанию. Пароход отправляется через неделю.
Уже много месяцев Мэри не могла отогнать от себя мысль о том, что Бен может уехать в Испанию, и все же известие поразило ее, точно внезапный удар. Она откинулась на спинку стула, глаза наполнились слезами, губы дрожали. С ужасом видела она, как рушится ее новый, счастливый мир.
— Нет, нет, Бен! Не покидай меня! У меня никого нет, только ты один! — Она схватила Бена за руку, впилась ногтями в его ладонь. — Ты не можешь бросить меня, Бен. Это нечестно!
— Мэри, — сказал он тихо. — Надо быть стойкой. В наше время нельзя думать только о себе. Неужели ты веришь, что я хочу уехать от тебя! Ты лучше всех на свете, и ты моя жена, и я счастлив с тобой. Но если бы это остановило меня, я был бы последним эгоистом.
Они вышли из кафе, сели в трамвай и доехали до дому, не обменявшись ни словом.
Как только дверь захлопнулась за ними, он обнял ее и крепко прижал к себе. Она горько плакала, и он целовал ее мокрые от слез глаза.
— Мэри, дорогая моя! Я вернусь, вернусь непременно, но я должен ехать. Ты не знаешь, как я рвусь в Испанию! Я больше не могу оставаться здесь!
Самые противоречивые чувства владели Мэри, но сильней всех была обида и жалость к себе.
— Партия не должна отпускать тебя, Бен, — говорила она, стискивая его руки, — ты нужен здесь. И если бы ты любил меня по-настоящему, ты не бросил бы меня здесь одну.
Он взял ее за подбородок и, приподняв ей голову, глубоко заглянул в глаза. — Никогда не сомневайся в моей любви, Мэри. Ты самая красивая, самая замечательная женщина в мире. Но борьба идет не на жизнь, а на смерть. Я должен быть в первых рядах. Я обсудил мое решение с товарищами, и они в конце концов дали согласие.
Мэри лихорадочно искала доводов, которые могли бы переубедить Бена и заставить его отказаться or своего намерения. — Это неправильно, Бен! Испанские рабочие сами должны вести свою борьбу; мы можем помогать им любым способом, но только не посылать солдат в их армию. Да и война кончится раньше, чем ты доберешься до Испании.
— Дорогая, прошу тебя, пойми! Я все время боялся, что ты будешь так рассуждать, потому и не говорил тебе ничего.
Он стал перед ней на колени и продолжал, сжимая ее руки в своих: — Мэри, пожалуйста, не надо, мне и так тяжело. Ты не права. Испанские рабочие сражаются героически, но эта война касается не только Испании. Там решается судьба мирового пролетариата, и поэтому война в Испании — дело рабочих всех стран. Только боеспособные интернациональные бригады могут дать нам перевес. — Он говорил горячо, почти просительно. — Мэри, дорогая, я знаю, что против моего решения можно спорить, но я не могу иначе. Прошу тебя, не горюй. Мы разгромим фашистов. Я вернусь, вот увидишь, вернусь, и мы заживем по-прежнему.
Он поднялся с колен и зашагал из угла в угол.
— Английские и американские миллионеры финансируют военные приготовления фашистских стран. Наемники Франко, Гитлера и Муссолини хорошо вооружены, их вымуштровали как роботов, но у них нет боевого духа, им не сломать стену, которую рабочий класс всего мира воздвигает против них в Испании. Блокада, установленная Чемберленом, нас не удержит. Дай мне только добраться до этих мерзавцев. Я умею стрелять из винтовки. И очень скоро научусь обращаться с более сложным оружием.
Он остановился и, напрягая все мышцы своего сильного, ловкого тела, сделал стремительное движение, словно мысленно уже шел в штыковую атаку.