Закономерен вопрос: а при чем здесь партаппарат? В 1991-то году, после отмены 6-й статьи Конституции СССР?
При том, что аппарат КПСС десятилетиями был фабрикой особой подготовки и переподготовки кадров, некой кадровой биржей. Вчерашний инструктор ЦК становился заместителем министра, советником посольства, директором издательства или института, председателем облисполкома, редактором союзного издания или генералом. В свою очередь, председатель облисполкома, секретарь обкома, генерал утверждались инспекторами, зав. секторами или консультантами ЦК, а затем всплывали первыми секретарями, министрами, руководителями республик. На нижних партийных уровнях это воспроизводилось в той же форме, только должности были поменьше. Шел постоянный кадровый обмен между аппаратом партии и всеми прочими аппаратами и аппаратиками. Это привело к объединению всех управленческих структур, к предельной централизации управления, сделало аппарат единым костяком тоталитаризма. И когда на упомянутом выше пленуме слышались горькие сетования на то, что партия «упустила» кадровую политику, — это было лишь выражением тоски по утраченному могуществу. Впрочем, еще не вполне утраченному. Разве не остаются наши 16 или 18 миллионов управленцев разного уровня все еще «вплетенными» в многослойную ткань единого аппарата? Согласованное блокирование большинства реформ, с которыми вроде бы все согласны, подскажет здесь читателю точный ответ.
Уже на первых порах перестройки можно было прогнозировать, что это сопротивление реформам со стороны «партии управления» будет нарастать, принимать самые различные формы, становиться все более жестким. Аппарат просто не может действовать иначе. Дело тут вовсе не в людях, не в том, хороши они или плохи, способные или не очень; глупцов и неучей как раз туда не брали. Дело в другом. Привыкшая контролировать все и вся, практически анонимная и тем самым застрахованная от предметной критики и личной ответственности, создавшая собственные «коридоры власти» и только ей доступные системы распределения и привилегий, «третья партия» будет стоять до конца. Признаюсь, раньше я думал, что страх перед «верхом», перед «вождями» не даст аппарату вести собственную игру. После XIX партконференции увидел, что ошибался: инстинкт политического самосохранения подавляет всякого рода опасения, аппарат становится совершенно бесстрашным. К сожалению, мало кто анализирует историю действий аппарата, иначе бы обществу давно открылась ошеломляющая истина: все решения руководства КПСС и государства, в которых аппарат угадывал угрозу своим интересам, были провалены. Так что нам еще предстоит почувствовать на себе его сатанинскую силу.
Но на всякого мудреца довольно простоты. Именно лукавое интриганство, привычка оценивать реальность в кабинетно-бюрократических параметрах сыграли с аппаратом злую шутку. Борясь за самосохранение, он спровоцировал еще одно, теперь уже территориальное, расчленение КПСС и тем поставил себя под самый сильный удар за все время своего существования.
Меня всегда удивляла мнимая неожиданность для функционеров КПСС тех или иных событий. Вот, например, указ президента РСФСР о так называемой департизации. Кажется, если не на Камчатке, то уж в Москве-то знали о готовящемся указе. Ведь аппарат Б. Н. Ельцина — он тоже состоит из «наших», и родовое чувство солидарности наверняка диктовало ему «обмен информацией» с центральным аппаратом. Да и спецслужбы были, безусловно, в курсе готовящегося решения руководства РСФСР. Но какая тишина царила во всех кабинетах партийного чиновничества! Никаких шагов упреждения, согласования, никаких обращений ни в один адрес. Зато столько речей и обид вослед! Какие опровержения, какие слова об оставшихся без защиты (от кого?) трудовых коллективах!
Еще более загадочной и труднообъяснимой является ситуация с Компартией Литвы, которая устроила первую пробу сил на поле федерализации КПСС. Ведь все знали, что А. Бразаускас готовит этот шаг, заручается коллективными решениями (вполне в духе наших партийных традиций), он ничего не делал тайно. Партийные «кураторы» Литвы бывали там беспрепятственно, получали всю информацию, выступление Бразаускаса на одном из предыдущих Пленумов ЦК КПСС было известно наперед. Что, наш многоопытный аппарат не сознавал, какой процесс начинается?
Сознавал, конечно. Но представляется, что в его раскладе действия руководства КП Литвы, последовавшие затем выступления и заявления лидеров КП Латвии и Эстонии оценивались совсем с других позиций. Именно этот момент, эти обстоятельства стали главным стимулом для максимального раскручивания вопроса о создании компартии РСФСР. Теперь этот вопрос консервативная часть КПСС могла поставить «ребром».
И поставила! С какой яростью, с каким напором обрушивались на Горбачева эти требования почти весь 90-й год! Стенограммы пленумов ЦК КПСС дают об этом полное представление. Вот где аппарат проявил свои организаторские способности и возможности! Все были подняты на ноги. Шли в ЦК резолюции наших знаменитых партактивов, выходили на трибуны писатели и ученые, наступали на генсека, грозно потрясая резолюциями конференций, секретари крупнейших обкомов. Сколько было напечатано статей об «обиде России», о «неравноправном положении» российских коммунистов, о том, что ЦК КПСС «не дает воли» и т. п. Люди, которые обычно ссылаются на Ленина по любому пустяку, напрочь забыли все его предупреждения по поводу Компартии РСФСР. Не скупились на подозрения и прямые обвинения Горбачеву. Добились! Создали еще один ЦК, еще один секретариат, еще одно политбюро, еще один аппарат. Стали проводить свои пленумы, совещания, принимать свои резолюции и заявления. За это боролись?
Нет, не за это. Ведущие конструкторы этой борьбы, видимо, так и останутся неизвестными — аппарат есть аппарат. Но ее логика, последующие события показывают: это была борьба за главный канал, главную силу влияния на Россию, а через нее — и на весь Союз. Надо было этот канал обязательно отобрать у Горбачева, который, по мнению многих, несмело, неэффективно использовал его для того, чтобы зарегулировать процессы общественного обновления, сделать их привычно управляемыми, регламентируемыми сверху, зажать поднимаемую Ельциным Россию, а через это — и всех, кто высунулся.
Однако, как говорится, шли в эту сторону, а попали в другую. Аппаратная логика не совпала с социально-политической. И уж совсем разошлась с логикой народного настроения, настроения рядовых коммунистов.
Сила, которая, казалось бы, была только что обретена, стала немедленно и неудержимо уходить из рук. Архинепопулярное руководство новой партии еще раз показало, что в нашей иерархической системе личность «вождя» порой определяет судьбу всей структуры. Рядовые коммунисты, от имени которых выступали, требовали, грозили идеологи отдельной российской партийности, внезапно стали демонстрировать, что их это интересует мало или не интересует совсем, — выход из партии, наблюдавшийся, будем справедливы, с момента смерти Сталина, усилился, превращаясь в исход. Возникнув под такой оглушительный аккомпанемент, КП РСФСР так и не сумела найти себя в качестве самостоятельной политической силы, не сформулировала даже намека на оригинальный политический подход к новым проблемам, накатывающимся на Россию и страну буквально девятым валом. Свидетельством политического бессилия и политической трусости стали ориентиры на старое, обращение к старой риторике, к уже отброшенным теоретическим догмам. А потом в ход пошли уже и попытки организовать поиск «врагов».
Если бы только в этом заключалсяпросчет наших аппаратных стратегов, была бы беда, но хоть не катастрофа. Нет, ядреная функционерская ненависть к любым переменам помешала им учесть самое главное: именно отсутствие официально оформленной российской компартии как раз и было решающим фактором соединения всех республиканских компартий в единую КПСС, а значит — и прочности Советского Союза! Замыкаясь непосредственно на ЦК КПСС российские коммунисты, не имевшие своей отдельной партии, объединяли, скрепляли воедино всю КПСС, все ее отряды и звенья. Это действительно была цементирующая сила. Стараниями создателей КП РСФСР эта сила «окуклилась» в самое себя, и фундамент, на котором, казалось, неколебимо стояли единство КПСС и крепость нашего государства, — этот фундамент рухнул.