Два дня, 24 и 25 марта, Политбюро обсуждало эту статью, такое она имела значение для тех дней. Под давлением Горбачева, поддержанного Рыжковым, Шеварднадзе и Яковлевым, «читатели и почитатели» статьи стали «отрабатывать назад». В. И. Воротников сказал, что ему «так показалось», Л. Н. Зайков заявил, что вовсе не давал указаний обсуждать ее в московских парторганизациях, А. А. Громыко и В. М. Чебриков перевели разговор на проблемы единства партии, их поддержал Е. К. Лигачев, выступив за сохранение единства в Политбюро. М. С. Соломенцев сообщил, что «еще раз внимательно прочитал» и понял, что статья односторонняя. В. В. Щербицкий зацепился за термин «контрреволюционная нация» и сказал то, о чем все старательно умалчивали, а именно, что за публикацией стоит не только Андреева, а определенная группа, излагающая «явно не наши позиции». Д. Т. Язов доложил о единстве Вооруженных Сил, но закончил тем, что печатью надо руководить. И так далее — выступили практически все члены Политбюро и кандидаты в члены. Статья была признана ошибочной, газета «Правда» получила поручение дать на нее серьезный и принципиальный ответ.[22]
Но, как обычно, общественность об этом не знала. Статья для «Правды» готовилась долго и была опубликована только 5 апреля. Отбой обсуждениям давать не торопились, и кое-где они все еще шли, выявляя тот факт, что сторонников постоять за товарища Сталина и за научную идеологию у нас в стране большинство.
Я тоже не знал ни об обсуждении на Политбюро, ни о поручении «Правде», хватало своей газеты. За 3–4 дня перед публикацией, помню, это была суббота, что для редакторов «Правды» и «Известий» не имело значения — газеты выходили в свет все 7 дней недели, позвонил Яковлев и попросил заехать. Я помчался на Старую площадь. АЭН, как мы его между собой называли, показал мне набор статьи «Принципы перестройки: революционность мышления и действий».
— Вот тебе один оттиск, — сказал он. — О конфиденциальности не говорю, сам все понимаешь. Можешь пройти весь текст, как считаешь нужным, — что-то снять, а лучше добавить и уточнить. Завтра в это же время жду тебя.
В редакции я, прежде всего, разыскал Н. Д. Боднарука, о котором уже упоминал. Закрылись в кабинете, сели читать. Статья нуждалась в довольно серьезной правке, многие позиции требовали большей определенности. Взялись за работу, осложняемую тем, что и привлечь к ней никого не могли, и без машинистки обойтись было невозможно. Взяли машинку у помощников, печатали сами, благо для обоих это было когда-то обычным занятием. Чуть ли не к утру закончили. Прочли еще раз — можно отдавать Яковлеву.
5 апреля вся читающая страна ознакомилась с ответом на выступление Нины Андреевой. Все основные идеи и задачи перестройки были подтверждены со всей определенностью. Гласность вновь получила недвусмысленную поддержку. Те, кто умел анализировать эзопов язык политических текстов, поняли, чья взяла. Интеллигенция, прочитав, что мы «твердо и неуклонно будем следовать революционным принципам перестройки: больше гласности, больше демократии, больше социализма», вздохнула с облегчением. Хотя тут же принялась шуметь о том, какой вред нанесла публикация «Не могу поступаться принципами» делу обновления страны и почему Политбюро так долго молчало — с 13 марта по 5 апреля!
Боюсь, что все мы недооценили тогда выступление Нины Андреевой. Консервативная часть КПСС обнаружила, что там, в верхах-то, у нее есть единомышленники и вожди, что Горбачев не так уж и владеет ситуацией. Статья стала идейной платформой консолидации этих сил, первые секретари ряда обкомов начали создавать некие идеологические анклавы антиперестроечного, а затем антигорбачевского направления. Глубочайшая трещина прошла через все политические установки Центра, вдруг раздвоившегося в восприятии советской общественности. Непререкаемый тогда авторитет печатного слова, усиленный желанием широких слоев населения, особенно старших поколений, именно такое слово прочитать или услышать, так тряхнул всю систему еще только формирующихся установок на перестройку, что многие, очень многие люди с этими установками расстались. Консервативная же часть номенклатуры получила инструкцию сопротивления перестройке, которое теперь можно было организовывать во имя руководящей роли пролетариата, защиты нашей великой истории и ведущего положения партии, следовательно, и самой номенклатуры.
Другими словами, это было открытие «второго антигорбачевского фронта». Второго, потому что первый был открыт в октябре 1987 года Б. Н. Ельциным. Но этот первый фронт еще мало кто принимал всерьез, страна пока не разлюбила Горбачева, его рейтинг, по данным ВЦИОМ, распространявшего анкету «Человек года», составлял в 1988 году 55 процентов против 4 у Ельцина. Здесь все было еще впереди, и только так трудно готовившиеся XIX конференция, выборы народных депутатов, а особенно 1-й Съезд народных депутатов СССР дадут Ельцину равные с Горбачевым возможности доводить до народа претензии и критику политического соперника. Именно с 1-го съезда, можно твердо сказать, в нашей лодке по бортам стали два любителя качелей, которые настолько были увлечены желанием «перевесить», что и думать забыли о способности лодок переворачиваться.
Впрочем, XIX партконференция уже близко. Она открылась, повторюсь, 28 июня 1988 года, и, на мой взгляд, с этого дня начался странный, порой очный, чаще заочный диалог-поединок между двумя руководителями, роль которых в истории СССР и России пока все еще никто не может оценить адекватно и справедливо. В нашем Отечестве, видно, так уж повелось: судим-рядим через века. Да и то к каждой исторической личности определяем отношение по принципу «нравится — не нравится». Иван Грозный, Петр Первый, Иосиф Сталин — это да, это мы понимаем. А Алексей Михайлович «Тишайший», Александр Второй, Николай Второй — это как-то с трудом. Даже Екатерина Великая интересна для нас больше своими любовными увлечениями, чем колоссальными созидательными успехами в строительстве России. Что уж говорить о современниках, добро бы лет через двести новый Соловьев или Ключевский нарисовали объективные портреты людей, угробивших СССР, а возможно и Россию.
Но вернемся к диалогу Горбачева и Ельцина, точнее, к характерной его особенности. На конференции это впервые проявилось с полной определенностью и больше уже не исчезало, пока не исчезла сама нужда в этом диалоге.
Как помнит читатель, на XIX конференции КПСС Горбачев поставил ряд вопросов, важных настолько, что консервативная часть партии и общества даже решилась предпринять упреждающие меры в виде выступления Нины Андреевой. Это — и о возвращении Советам их конституционной роли, о демократизации, об альтернативных выборах. Это — и об изменении стиля работы ЦК КПСС, о том, чтобы сделать ее, работу, «полнокровной и демократичной». Это — и о совмещении постов руководителей советских и партийных органов, о реорганизации аппарата, об отчетности Политбюро. Аккуратно, осторожно, но была четко поставлена и проблема так называемых привилегий и льгот, считаю, что «в лобовую» ее генсек поставить не мог — номенклатура на конференции преобладала и просто завалила бы голосование резолюций.
Интересно использовал все эти вопросы Б. Н. Ельцин. Перестройку, сказал он, надо было начинать именно с партии. (Считаю, что это было бы колоссальной ошибкой: уяснив, куда дует ветер, КПСС вообще не допустила бы перестройку до общества.) Потребовал отчетов Политбюро и Секретариата, уточнив: кроме вопросов, содержащих государственную тайну, и тем самым перечеркнув и предложение Горбачева, и свое требование. (Закона о государственной тайне не было, каких-либо правовых критериев засекречивания — тоже. Любой вопрос можно было объявить государственной тайной даже на уровне министра). Упрекнул, что за три года перестройки не добились революционных преобразований, статью Нины Андреевой он явно не читал, там как раз упрекали «перестройщиков» в революции. Потребовал резко сократить аппарат — Горбачев, понимая силу бюрократии, сказал о реорганизации. (За время президентства Ельцина ряды бюрократии только в одной России превысили численность общесоюзного чиновничества чуть ли не в 2 раза — такое сокращение!) Сделал особый упор на привилегиях номенклатуры, призвал исключить элитарность в обществе, создавая себе образ главного борца с льготами, хотя реальную борьбу вел как раз Горбачев, что и покажет новейшая российская история, когда теперь уже ельцинская номенклатура получит небывалые льготы и получит их… в собственность!