Я вбежала в гостиную. Король ходил из угла в угол. Я подошла к нему и преклонила колени. Он взял мои руки и нежно поцеловал.
– Надеюсь, Ваше Величество в добром здравии? – сказала я.
– Да. Конечно… Удалось навести порядок. Больше неприятностей не предвидится. Однако среди них нашлись мерзавцы, утверждавшие, что ты с ними заодно.
– Клянусь, что это не так.
Он жестом остановил меня.
– Знаю, знаю. Но когда болваны берутся за то, в чем они ничего не смыслят, они… треплют твое имя.
– Я глубоко сожалею об этом.
– Так ты по-прежнему моя верная подданная?
– Да, Ваше Величество, я – ваша дочь, и об этом я никогда не забываю.
Он кивнул.
– Похоже, ты говоришь правду. Знаешь, что я ненавижу больше всего? Нечестность. Я готов своими руками задушить того, кто врет и не краснеет.
У меня по спине пробежали мурашки.
– Слава Богу, у меня этого порока нет… Ты, наверное, думаешь, что король иногда лукавит… из соображений дипломатии. Так ведь?
– Я в этом не разбираюсь, Ваше Величество.
Он одобрительно усмехнулся.
– Никогда, слышишь, никогда я не пойду на обман! – Он перешел на крик. – Даже если мне будут говорить, что это выгодно… с точки зрения государственных интересов! Никогда! Я честный человек!
Я пыталась изобразить на своем лице восхищение. Но при этом с отвращением подумала, как же ловко он обошелся со своей совестью, когда ему это было выгодно. Он всегда был уверен, что все его поступки продиктованы исключительно благими намерениями. Слово «честность» в его устах звучало так фальшиво, что я готова была взорваться, и с величайшим трудом мне удалось сохранить спокойствие.
Это был один из тех частых случаев, когда он сам себя убеждал в собственной искренности и хотел, чтобы я тоже в нее поверила. Мне оставалось лишь притвориться, что это ему удалось.
– Я должен быть уверен, что и ты ведешь себя честно по отношению ко мне.
Я боялась, что не выдержу, – колени подкашивались, ладони стали мокрыми.
– Ты подписала документ, – сказал он, – то есть согласилась с тем, что наш брак с твоей матерью был недействительным, и признала меня главой церкви.
– Да, – ответила я, ощущая комок в горле.
– Ты можешь честно ответить на мой вопрос?
– Да, Ваше Величество, – с трудом выдавила я из себя.
– Ты знала, что многое зависит от того, подпишешь ты его или нет?
– Я надеялась на благосклонность Вашего Величества.
– Вот-вот! Твоя судьба зависела от этого. Надо было быть последней дурой, чтобы не подписать, а ты – не дура, дочь моя. Твоя мать не покорилась. Что ж, ее жизнь могла быть иной. Но ты – из другого теста.
Да, мелькнуло у меня в голове, я – из обычного теста. Мне никогда не стать святой мученицей, какой была моя мать.
– Но скажи откровенно, – продолжал он, – ты подписала этот документ только пером или сердцем тоже?
Нельзя было показать ни тени сомнения. Иначе все пропало. Высшая цель стояла у меня перед глазами. И я быстро ответила:
– Да, Ваше Величество.
Он широко улыбнулся и заключил меня в объятия.
– Ну вот, теперь мы с тобой настоящие друзья, – ласковым голосом сказал он. – Ты с открытым сердцем поставила свою подпись под документом, и это меня радует. Кое-кто осмеливается утверждать, будто тебя заставили силой. Но мы-то с тобой знаем, что это не так. И я хотел бы преподать небольшой урок этим сомневающимся умникам. А ты, моя верная дочь, мне в этом поможешь. Ты сама им напишешь – и императору Карлу, и Папе Римскому.
Я лишилась дара речи. Ему мало документа! Теперь он хочет, чтобы я перед всем миром отреклась от своей матери и святой церкви!
Я чуть было не закричала: «Нет!» Но перед мысленным взором возник мрачный Тауэр, зарешеченная камера, эшафот…
Где ты, моя цель, моя мечта, дающая мне силы? Я всего лишь послушная дочь своего отца, женщина, пытающаяся выжить, но жизнь нужна мне для того, чтобы исполнить свой долг – вернуть Англии ее истинную религию.
Он пристально смотрел на меня. И хотя взгляд его был добрым, но я знала, что он может измениться в любую секунду.
– Да, Ваше Величество, я напишу им, что согласна со всем, что вами сделано в прошлом и будет сделано в будущем, – ответила я, не узнав собственного голоса.
Он мог быть обворожительным, когда был чем-нибудь доволен. Сейчас он был именно таким, каким я запомнила его в детстве, чутким, добрым, любвеобильным. Раскрыв объятия, он прижал меня к своей груди, и я почувствовала, как драгоценные камни, украшавшие его костюм, больно врезаются мне в сердце. Я была противна сама себе.
– Ну вот и славно, – сказал он, – нет ничего хуже, чем разлад в семье. Теперь ты будешь жить со мной во дворце. Как и полагается дочери.
Настроение у него было прекрасное. Мне оставалось лишь подписать письма, которые он пришлет. С тем он и уехал.
Я же предалась невеселым размышлениям. Если уж говорить о честности, то надо честно признаться себе, что лгала и изворачивалась я не только из страха, я хотела не только выжить, но и жить, наслаждаясь жизнью. Я снова и снова убеждала себя, что поступила правильно, но легче от этого мне не стало.
И когда приехал Чапуи, я вздохнула с облегчением – ему-то можно было излить душу. Выслушав мой рассказ, он сказал, что я все сделала правильно.
– Но я же лгала! Я снова предала свою мать и церковь.
– Иногда ложь бывает во спасение, – ответил он. – Особенно, если на карту поставлено так много.
– Я не хочу, чтобы император подумал, будто я покорилась из слабости и страха за свою жизнь.
– Император отлично знает, какую цель вы преследуете.
– Я хочу написать ему личное письмо и объяснить причины, по которым мне пришлось подписать официальное послание.
– Так в чем же дело? Пишите.
– Но если письмо попадет в чужие руки, тогда – конец всему.
Чапуи мрачно кивнул.
– Не попадет. На вас церковь возлагает свои надежды. Клянусь, что письмо будет вручено лично императору.
– Я хочу написать и Папе.