– Согласен. В Риме тоже должны быть твердо уверены, что вы действуете на благо церкви и во славу Божию.
Он улыбнулся и уверенно продолжал:
– Вы напрасно мучаете себя. Вам кажется, что вы предали свою мать. Успокойтесь. Она поймет. Англия еще будет гордиться вами. Вы вернете этой стране ее истинную религию, когда настанет ваш день.
Уходя, он взял с собой два письма. Страх, что они попадут в руки отца, сменился уверенностью в надежности моего друга Чапуи. Моя совесть была спокойна – император и Папа будут знать, что я не предала святую веру.
ЭДУАРД
На рождественские праздники меня пригласили ко двору в Ричмонд. Письма к императору и Папе окончательно решили вопрос о возвращении мне благосклонности Его Величества и связанных с этим привилегий.
Королева Джейн предусмотрительно прислала мне денег на дорогу и одежду. В сопроводительном письме она называла это «маленьким подарком» и выражала надежду на нашу скорую встречу. Погода была на редкость холодная, и на эти деньги я купила пелерину на меху.
После стольких лет одиночества и лишений было странно вновь оказаться в пышной обстановке королевского замка, носившего печать неповторимой личности отца, видеть весь этот блеск, слышать радостный, беззаботный смех и веселые песни. Но я постоянно ловила себя на мысли: интересно, а что чувствуют все эти люди, кажущиеся столь беспечными; скольким из них приходится делать вид, будто им на самом деле легко и приятно проводить здесь время и скрывать мучительный страх за свою судьбу. Все чаще мысли мои обращались в прошлое. Я пыталась вообразить, как бы мой дед отнесся к подобным празднествам за счет государственной казны. Но сейчас наступила другая эпоха, моего отца, и его ближайшее окружение составляли люди, развращенные королевскими прихотями. Они любили его несравненно больше, чем моего строгого, прижимистого деда, причем, как ни странно, любили тем сильнее, чем сильнее были его причуды и страсти.
В первые дни после моего возвращения меня очень поддержала королева Джейн. Это была удивительно кроткая женщина, и я спрашивала себя, неужели она не сознает, какими опасностями чревато ее положение. Неужели она никогда не задумывается над судьбой Анны Болейн, столь страстно любимой королем и отправленной им на эшафот незадолго до новой женитьбы? Но Джейн, казалось, была далека от подобных мыслей. Ей доставляло удовольствие заботиться об окружающих. Ее нельзя было назвать умной женщиной, скорее – простодушной, даже простушкой, но при всем этом она отлично понимала мое положение и старалась, чтобы я чувствовала себя легко и свободно.
Поскольку отныне я жила двойной жизнью, тщательно скрывая свои истинные намерения, мне было немного не по себе в обществе Джейн, столь открытой и бесхитростной, – я ощущала себя бессовестной лгуньей. Но, думала я, а что, если и она играет свою, никому не ведомую роль? Ведь ей не так просто было быть третьей женой человека, погубившего двух ее предшественниц. Может, это она надела на себя маску нежной, покорной и любящей супруги? Зачем ей было выходить замуж за столь жестокого человека? Вопрос этот напрашивался сам собой. Но, похоже, у бедняжки не было другого выбора перед лицом влюбленного монарха и двух тщеславных братьев. С ее характером ей оставалось лишь покориться судьбе.
Впрочем, можно было что угодно думать о новой королеве, но именно она помогла мне пережить первые, самые трудные дни при дворе.
Отец был с ней чрезвычайно ласков. Он наслаждался ее безропотной покорностью, столь разительно непохожей на неукротимый нрав Анны Болейн. Но порой мне казалось, что по его лицу пробегает легкая тень, и тогда я невольно думала, скоро ли Джейн ему наскучит.
Особенно мне запомнился один случай. Джейн изо всех сил старалась, чтобы у нас с отцом установились теплые отношения. И вот как-то раз она простодушно заметила, что отцу, должно быть, очень радостно видеть снова рядом с собой свою дочь, столь любимую народом.
Он посмотрел на нее с нескрываемым презрением и резко ответил:
– Джейн, ты полная дура. Тебе следует думать о собственных сыновьях, а… не заботиться о возвышении других.
Затем он положил руку на ее живот и тем же резким тоном добавил:
– Вот где должны находиться все твои надежды.
Бедняжка готова была провалиться сквозь землю. А я подумала, неужели и над ней уже нависла угроза? Прошло почти шесть месяцев, как они поженились, а пока нет никаких признаков беременности.
Надо признаться, что временами я с удовольствием окуналась в придворную жизнь. Джейн следила за тем, чтобы у меня были новые платья. Я выбирала яркие ткани – мне хотелось выглядеть привлекательной. Я не была дурнушкой, но и красавицей меня назвать было нельзя. За годы лишений исчез мой хороший цвет лица, сменившись нездоровой бледностью. Не будь я дочерью короля, на которую сейчас все стали обращать внимание, я выглядела бы вполне обычной и даже неприметной молодой женщиной.
Я видела, что многие стараются мне польстить, но порой чувствовала искреннее восхищение тем, сколько мне пришлось пережить, чтобы вновь оказаться в центре внимания.
А между тем я была совсем молода – двадцать один год – и можно ли было осуждать меня за некоторое легкомыслие? Я с удовольствием танцевала – танцы всегда были моей страстью, участвовала во всех празднествах, как будто хотела наверстать упущенное. В общем, наслаждалась жизнью при дворе.
Джейн радовалась вместе со мной.
– Нужно, чтобы все было, как прежде, – говорила она. – Ведь вы были любимицей двора, не так ли?
– Тогда я была ребенком и… между родителями все было хорошо.
Джейн запнулась и быстро перевела разговор на другую тему. Она вообще старалась обходить острые углы. Нет, похоже, она была далеко не такой простушкой, какой казалась.
Ободренная ее дружеским участием, я стала более разговорчивой.
Я рассказала ей о леди Солсбери, о том, как жажду ее видеть после стольких лет вынужденной разлуки.