Миранис, явно из последних сил державшийся за собственный рассудок, протянул здоровую руку опустившемуся перед ним на колени харибу.
— Ты ведь знаешь, что это не все.
— Знаю, — ответил слуга, целуя руку своего архана.
И добавил:
— Прости…
— Поспеши… — вновь попросил Миранис.
Хариб еще раз поцеловал ладонь принца, поднялся с колен, и, медленно обхватил рукоять кинжала, все так же пронзающего ладонь Мираниса. Взгляд его, ясный, успокаивающий, не отпускал взгляд принца, на губах играла тихая, грустная улыбка, а из уголка глаза сбежала по щеке скупая, почему-то неуместная здесь слеза.
— О боги, мой архан, прости! — прошептал он и одним движением выхватив из подлокотника кинжал, по самую рукоятку всадил его в сердце Мираниса.
— Прости.
Плечи его вздрогнули. Хариб вновь упал на колени, ладонь его нашла на поясе еще один метательный нож, и поцеловав дрожащую руку Мираниса, он резким движением перерезал себе горло.
Нити власти оборвались, полоснув по натянутым нервам красной вспышкой. Рэми ничего не замечал. Застыв в ногах у принца, он тихо смотрел, как мерно стекали со свисающей с подлокотника руки и разбивались о пол ярко-красные капли.
Упал над ними щит. Подбежали к принцу телохранители, но трогать Мираниса и его хариба никто не решился. Лерин поднял с пола тело повелителя Кассии, усадил его на трон, предназначавшийся Элизару и до шеи укрыл его своим плащом, скрывая под аккуратными складками испачканную кровью грудь. Все молча ждали смерти.
— Поднимайся! — кричал кто-то в ухо Рэми, заставляя его встать на ноги. — Поднимайся, сволочь! Слышишь! Немедленно!
— Пусти! — закричал Рэми, чувствуя, как его тело охватывает пламя.
— Никуда я тебя больше не пущу, — Рэми поднял удивленный взгляд и увидел залитое слезами лицо хранителя смерти. Он почему-то удивился… Он и не знал, что Рэн умел рыдать вот так… не замечая своих слез. Что умел смотреть отчаянно, разрывая душу своей болью. На собственную боль сил уже не осталось.
— Поздно…
— Никогда и ничего не поздно! — прошипел Рэн, упрямо подхватив Рэми под руку и потащив куда-то в темноту, где разбивался осколками и шел трещинами тронный зал. — Хрен ты у меня умрешь…
Эпилог
Взмыленная лошадь влетела в двор поместья и, дрожа, как копанная встала между фонтаном и широкой лестницей, ведущей в главному входу. Отворились двери. Сбежал по ступенькам молодой юноша, схватил лошадь за повод, погладил вздрагивающую под ладонями, потную шею уставшего животного. Другой осторожно принял от всадника ношу — завернутую в плащ черноволосую девушку.
— Лия! — вскрикнула появившаяся на ступеньках женщина. — Что ты сделал с моей дочерью?
— Не здесь! — всадник тяжело спешился, оглянулся на прислугу и, забрав девушку, быстро поднялся с ней по ступенькам. Он влетел на второй этаж, в спальню Астрид, уложил Лию на одеяло и, повернувшись к невесте, быстро заговорил:
— Мы должны ее спрятать.
— Спрятать? — не поверила своим ушам Астрид. — Но от кого?
— Миранис, наследный принц Кассии — мертв. Повелитель — мертв. Твоя Лия — теперь жена умершего повелителя и мать наследника.
— Мой сын…
— Твой сын жив, но он — вождь Виссавии и понятия не имеет о ребенке. И так должно остаться. Так приказал Миранис.
— Не понимаю, почему ты так яро слушаешь своего принца! В Виссавии Лия будет в безопасности.
— Потому что я защищаю сейчас своего будущего повелителя, Астрид. Которому нечего делать в чужой стране. Ребенок Лии принадлежит Кассии, а не Виссавии! Поэтому собирайся. Мы уезжаем. И мне некогда слушать твоих возражений.
Арман усилием воли заглушил в себе крики совести и резко открыл дверь. Аланна, бледная, безучастная, стояла посреди спальни в длинном, усыпанном драгоценностями платье. Ее хариба, молчаливая и столь же бледная, как и хозяйка, закачивала собирать волосы арханы в высокую прическу, украшая ее алмазными звездами.
— Моя повелительница, — опустился Арман перед Аланной на колени.
— Не смей, — прошептала она. — Хотя бы ты не смей меня так называть.
Арману очень бы хотелось ей помочь, но он не мог помочь даже себе. Не мог до конца поверить, что в один день потерял и лучшего друга, и брата.
— Виссавия нашла себе нового вождя, — тихо сказал он. — Нериан пока в глубоком трауре по вождю и Рэми.