Худющая, как и большинство служанок, с натруженными, потрескавшимися руками. На красиво очерченных губах — кровавая пена.
— Она сама! — лепетал повар. — И как выбралась? С веревок-то? Старшой, смилуйтесь, сама она!
Арман приспустил щиты и почувствовал страх повара, неприкрытый, как и у любого рожанина, щитами. Даже не перед старшим или дозорным страх, а перед непонятной, оттого особо страшной смертью.
— Вижу, что сама! — быстро ответил Арман.
Видел, но не верил. Умершая, хоть и была неказистой, а на шее у нее висела статуэтка Анэйлы. Значит, любви у богини просила. Верила. Так с чего бы это? Чтобы служанка сама себе вены перегрызла? Как животное, охваченное… бешенством.
Арман вытер выступивший на лбу пот. За свою жизнь он видел немало мертвых тел, но это почему-то ужасало и настораживало.
Что-то тут не так.
Свет фонаря перекрыла тень. Арман поднял голову и вздрогнул: перед ним стоял хариб наследного принца.
— Уже? — прохрипел дозорный, чувствуя, как у него пересыхает во рту.
Темные глаза хариба чуть блеснули сочувствием. И когда тот кивнул, Арман забыл в одно мгновение и об умершей служанке, и о дозорных, и обо всем мире. Его ждет брат.
— Что прикажешь делать с трупом?
Арман остановился в дверях и, с трудом собравшись мыслями, ответил:
— Нечего тут более искать. Пошли за жрецами смерти, пусть заберут тело. И прикажешь духу замка убрать кровь.
— Сделаю, как ты приказал, старшой.
Путь по коридору до покоев наследного принца показался Арману вечностью. За это время он успел собрать воедино все воспоминания о брате: детскую ревность, когда мачеха-виссавийка ласкала Рэми и забывала об Армане, боль потери, когда Рэми сгорел заживо в охваченном пожаром замке… и шок по прошествии многих лет — не сгорел. Вот он стоит, живой, невредимый, вот…
А потом гордость за повзрослевшего братишку. За его огромную силу, которой Рэми пока не умел пользоваться. За великую честь для их рода — один из них смог стать телохранителем наследного принца…
И что теперь? Рэми мертв. На этот раз — точно мертв, Арман чувствовал это своей кровью оборотня.
Очнулся он у дверей в покои телохранителя наследного принца, Лерина. Почему Миранис так боится огласки и перенес брата именно сюда? Смерть младшего брата главы Северного рода укрыть не удастся никому, даже наследному принцу.
Вслед за харибом Мираниса Арман вошел в пустую сегодня приемную, потом в кабинет Лерина и некоторое время стоял у закрытых дверей, пока хариб мысленно предупреждал принца об их приходе.
— Войди! — донесся изнутри приказ Мираниса.
Хариб приоткрыл дверь, пропустил Армана внутрь, а сам не вошел, оставшись снаружи.
— Ты звал меня? — спросил Арман.
— Звал, — ответил тихим, уставшим голосом принц, отходя от кровати. Арман вздрогнул, различив в полумраке тело брата на поблескивающих шелковых простынях. — Рэми не должен оставаться один, а меня зовет отец… Обещай мне, что не выйдешь из спальни. Обещай, что дождешься моего прихода. Что бы не случилось.
Просит, не приказывает?
Мир вдруг посмотрел на Армана усталым, беспомощным взглядом.
— Обещаю, — быстро ответил Арман.
Глава 3. Братья
Волкодав зевнул и опустил отяжелевшую голову на лапы, тихонько заскулив: не любил он этих покои. Здесь пахло пылью и ароматическими травами, от которых то и дело слезились глаза. И тогда погруженная в полумрак спальня вдруг расплывалась, а где-то вдалеке вспыхивали пятнышки: огонь в вечно живом, пышущем жаром камине.
В такие мгновения волкодав часто-часто моргал, пытаясь согнать с глаз ненавистную пелену, и на время зрение восстанавливалось… Тогда он вновь успокаивался, глядя как стекают на пол складками бархатные шторы.
Он знал, что за шторами огромное, во всю стену, окно. В покоях хозяина он часто сидел у такого же окна, и смотрел, как сменяются за прозрачной преградой дни и ночи… Это никогда не надоедало.
Хозяин окна не завешивал, хозяин тоже любил смотреть через прозрачную преграду на парк, сидя неподвижно в кресле. В такие редкие мгновения волкодав был счастлив: он клал голову на колени хозяина и мог почувствовать, как пальцы человека осторожно гладят голову, перебирая густую, слегка курчавую шерсть.
Хозяина здесь не было. Вздохнув, пес опустил веки. Приятно грел лапы и брюхо ворсистый, темный ковер. Поднимался от ковра легкий, щекотавший ноздри туман, пахнущий как хозяин, когда загорались сиянием его глаза. Там, за пределами все более окутывавшего волкодава сна, нависала над ним кровать. Место, которое он в этой комнате сегодня не любил больше всего…