Никогда не думал, что в нашем суетном, но, в общем-то понятном мире, Волгоград начнет граничить с Парижем. А не сходить ли мне в кабаре? Поглазеть на красоток, пропустить стаканчик французского вина? Или, наоборот, посетить собор парижской Богоматери и отвесить поклон терновому венку Христа? Кто теперь Бог? У кого просить помощи?
От мыслей меня отвлек оклик:
– Bonjour!
Я оглянулся и встретился глазами с улыбающимся в тридцать два зуба парнем.
– Parlez-vous français?
Я помотал головой.
– Do you speak English?
Говорила мама: «Учи английский – пригодится». И вот права же была. В шестьдесят один год – пригодилось бы.
– Sprechen Sie Deutsch? – продолжал иностранец.
– Гребанный полиглот! Я русский! И свой язык даже до конца не знаю! – взорвался я. Из-за стресса я стал раздражительным, как подросток.
– Russe?
– Да. Yes.
– А-а-а. Crier toujours. Venir sur, – сказал парень и двинулся в сторону Триумфальной арки.
Еще один Сеня? Только француз? Я плюнул на растрескавшийся асфальт и медленно поехал следом. Какая теперь разница: Россия, Франция или Америка? Все едино. Весь мир на коленях. Чтобы разбить мою новую мечту миру понадобилось десять минут.
Я оглянулся на стену света. Если пройти сквозь нее, где я окажусь? В Австралии? В Канаде? Или может в Антарктиде? Белые медвежата будут рады даже такому дряхлому ужину…
Парень свернул на узкую дорожку, прошел мимо десятка разрушенных зданий и вышел в квартал одноэтажных домиков. Всю дорогу я ехал в десятке шагов от него.
Возле второго дома стоял сухощавый мужчина и возился с лежащим на двух столах ветряком.
– Russe, – произнес полиглот.
– Мерси, Жак. Reste, – ответил мужчина и перевел взгляд на меня: – Здравствуй, дедушка. Из Волгограда или Новгорода?
– Волгограда.
– Совсем земляки, – кивнул мужчина. – Меня Андреем звать. Куда-то конкретно идешь или осесть не прочь?
– Да куда теперь идти…
– Пойдем тогда, покажу наши владения, а походу решишь.
Я пожал плечами. Здесь мне нравилось больше, чем у Марата.
– Тут жилые дома, – начал экскурсию Андрей. – В общине уже сотня человек. За кварталом целое поле дикой пшеницы. Сейчас спелая попадается, а через неделю надо всю убирать. Хочу на Сене что-то под мельницу приспособить. Было б здорово не вручную молоть.
– А не боитесь этих… завоевателей. Я от одних сбежал, там каждый третий с автоматом ходил.
– Не-е, – махнул рукой Андрей. – Нам со стеной повезло – с характером попалась. Уродов всяких не пускает.
– Господи, шестьдесят один год узнавал мир, а оказывается – ничего о нем не знаю.
Андрей рассмеялся и, показывая на приземистые здания, продолжил рассказывать:
– Здесь кузница будет, тут пекарню сделали. Здесь у нас библиотека. Уже пару сотен разных изданий набрали. В основном беллетристика, но и по физике, химии и машиностроению учебники нашлись.
– Все, я остаюсь у вас, – засмеялся я. – Люди, которые в разрушенном мире думают о культуре – мне как братья.
– Вакансия открыта, – улыбнулся Андрей. – Сталкеры у нас хорошие, книги тоже приносят. Но отдельного человека нет.
«Цивилизация умерла, но спасти цветки ее культуры мне никто не помешает», – подумал я и с улыбкой сказал:
– Сталкер-библиотекарь? Я согласен.
– Вот и отлично. Домик отдельный будешь поднимать? Или в библиотеке места хватит?
– Мне много не надо, – отмахнулся я. – Я даже на пенсию успел пожить.
– А-а, – протянул с улыбкой Андрей, – после такого, наверное, ничего не страшно.
Я поддержал шутку коротким смешком.
Не зря говорили про увеличение пенсионного возраста. Можно сказать накаркали. Теперь хотя б в сто лет на пенсию уйти. Двадцать лет учебы, сорок лет стажа, тридцать лет сна. Да еще десяток на благо нового человечества. Что ж, девяностые пережили, переживем и пятидесятые. Библиотекарем и пенсионер поработает с удовольствием. Сейчас эта профессия – эксклюзив. И, шутка ли, я теперь парижанин.
Власть будущего
В большом холле собралась сотня семей. Диане не верилось, что у стольких сверстников вчера был день рождения. Пять лет. Страшный, судьбоносный возраст, после которого было два пути: либо жизнь пойдет как прежде, либо всё станет по-другому.
Сегодня утром у нее выпал первый молочный зуб, и язык, словно зверек, поселился в неровной рыхловатой ямке. Как Диана его не выгоняла, язык так и норовил в тысячный раз ощупать брешь в стройном белом ряду.