Трудно отказаться от убеждения, что только открыто бескомпромиссная позиция Прянишникова уберегла его в дни травли 1937 года от ареста. Смело бросая вызов политиканствующим сторонникам Вильямса и Лысенко, он спасал себя от расправы. Характерно, что в это же время аналогичный пленум состоялся в секции плодоовощных культур ВАСХНИЛ. И о нем теми же словами поведала газета "Соцземледелие" в заметке, подписанной столь же таинственно криптограммой "И.Д.":
"Вызывает недоумение поведение профессора т. Шитт. Вместо того, чтобы прислушаться к критике и сделать для себя выводы, он принял ее как оскорбление"(132).
Петру Генриховичу Шитту -- крупнейшему теоретику плодоводства и председателю Пленума плодоводства не удалось тогда уберечься от репрессий.
Завершить эту главу я хочу примером исключительных способностей к хамелеонству, беззастенчивой мимикрии лысенкоистов, особенно тех, кто запятнал себя прямым сообщничеством с органами госбезопасности. Один из наиболее озлобленных хулителей Вавилова -- Григорий Шлыков -- после войны был судим и провел несколько лет в заключении. Поповский пишет (133), что он отбывал наказание по бытовой статье. Однако Шлыкова поместили в лагерь под Джезказганом, где сидели лишь осужденные по политической 58-й статье. Как считал одновременно отбывавший срок в этом лагере В.П.Эфроимсон, Шлыков сам попал в сети, которые плел другим (134).
После смерти Сталина Шлыков был освобожден и в 1962 году представил к защите в Грузинском сельхозинституте диссертацию на соискание ученой степени доктора сельскохозяйственных наук (135). В ней он еще раз продемонстрировал -- вспоминая слова Вавилова -- свою виртуозность. Он неоднократно упоминал имя Вавилова как чуть ли не своего друга, представляя его уже не врагом родины-Отчизны, а патриотом. В этой связи он сообщал, что "... после Октябрьской революции вопрос использования новых видов растений стал рассматриваться руководством страны как чрезвычайно важный" (136),
и отмечал:
"Делу этому по инициативе директора института Н.И.Вавилова были приданы невиданные масштабы" (137).
Затем следовали блестящие по композиции три абзаца: первый -- о многогранной работе ВИР'а под руководством Вавилова; второй -- о том, что в "послевоенные годы деятельность института [была]... значительно активизирована (директоры И.Г.Эйхфельд, П.М.Жуковский, И.А.Сизов) в связи с тем, что для нас открылись богатейшие источники, куда раньше доступ был почти наглухо закрыт... -- в Китае, Индии, Корее, Вьетнаме, Индонезии и в ряде стран Америки" (138),
и третий -- опять о том, какой замечательной ("более широкой и целеустремленной", как он выразился) была роль ВИР▓а. В последнем абзаце ссылки на даты отсутствовали, рассказ о доблестях ВИР велся вне времени и места: можно было подумать и о вавиловских временах и о днях правления его активизировавшихся преемников Эйхфельда, Сизова и Жуковского.
А затем шел абзац, который и комментировать нельзя никак: стукач и со-участник убийства Вавилова писал (в 1962 году!):
"Здесь у нас и возникла в рабочем общении с Н.И.Вавиловым идея о необходимости разработки интродукции растений в качестве системы опыта и знаний, новой растениеводческой дисциплины. Автору диссертации и П.М.Жуковскому Н.И.Вавиловым было поручено в 1931 году организовать и возглавить систему экспериментальных пунктов по испытанию новых культур в различных зонах СССР" (139).
Заканчивалась диссертация не менее виртуозно. Автор оспаривал правила Международной номенклатуры растений и заявлял, что он намеренно пишет видовые названия растений, присвоенные в честь конкретных ученых не с маленькой, а с заглавной буквы, ибо моральные принципы сделать иначе -- в соответствии с правилами -- ему не позволяют. И приводил лишь один пример -- пшеницу Вавилова, T.Vavilovi: "Мы... сознательно пишем... T.Vavilovi" (140).
В диссертации была еще одна мелкая, но крайне важная деталь: список собственных исследований Г.Н.Шлыков начинал следующим образом:
"Основная работа: "Интродукция растений", 1936 г., СХГ, М.-Л., стр. 504 (монография)" (141).
Именно об этой книге Вавилов писал как о "непревзойденном образце кривого зеркала". В списке фигурировали также статьи Шлыкова, в которых он в тридцатые годы называл Вавилова врагом и расценивал его деятельность как вредительскую (142). Расчет, я думаю, был простой. Молодые ученые не очень-то склонны копаться в запыленных журналах многолетней давности... поверят на слово, что он -- друг Вавилова, а архивы НКВД -- место надежное.