Беда только в том, что во многих случаях ...в проработку руководимых мною тем... не включались работники многих научно-исследовательских институтов... Поэтому мне и приходится без передаточных научных звеньев искать непосредственную связь с агрономами, колхозами и совхозами...
...Поэтому обвинять Академию в прозябании, в узости разрабатываемых проблем считаю неверным...
Пополнить состав Академии... нужно. Но... нужно обеспечить организационный порядок в сельскохозяйственной науке" (88).
Таким образом Лысенко снова использовал уже не раз помогавшее ему оружие в борьбе с учеными -- политические обвинения вместо научных аргументов -- и призывал усилить его позиции, перейдя к расправе с оппонентами. Формально можно было считать, что на поручение о постановке доклада он ответил, теперь в аппарате ЦК надо было изучить ответ, прежде чем выносить вопрос на Оргбюро ЦК. Это опять оттягивало время принятия решений и, в частности, решения о создании Института генетики и цитологии АН СССР.
Как Лысенко и думал, оттягивание пошло ему на пользу. Снова он переиграл всех критиков и в кресле удержался. А одновременно с откладыванием доклада Лысенко отпадал и привязанный Кузнецовым к этому вопрос о новом генетическом центре. Вполне возможно, что отодвинуть рассмотрение вопроса о новом институте на Оргбюро и Секретариате ЦК партии Лысенко удалось с помощью лично Сталина, который еще сохранял к нему доверие. Так или иначе, но партия не ответила согласием на предложение Академии Наук СССР создать новый Институт. 31 декабря 1948 года рукой Секретаря ЦК партии А.А.Кузнецова на письме Лысенко, к которому были прикреплены его докладная записка и отчет, была сделана окончательная надпись "В архив. А.Кузнецов". История с созданием так нужного стране генетического центра окончательно завершилась: партийные власти решили не создавать институт для генетиков и цитологов.
Лысенкоисты решают вернуться к статье Жебрака 1945 года
и представить её автора предателем Родины Верный своей доктрине "обострения классовой борьбы по мере строительства социализма" Сталин разнообразил формы идеологического давления. Уже к концу войны он понял, какую опасность представляет то, что сотни тысяч солдат и офицеров его армии своими глазами увидели, как живут люди в загнивающих капиталистических странах, настолько отсталых, что даже социалистическая революция у них, бедных, еще не произошла. В сравнении этого образа жизни с советскими порядками лежал взрывной заряд критицизма, и, чтобы нейтрализовать его, сразу же после окончания войны пропагандистская машина Кремля начала прокручивать на все лады одну тему -- идеологической и технической отсталости Запада, коварства империалистов, чужеродности западного образа жизни.
Одновременно У.Черчилль в фултонской лекции, произнесенной 5 марта 1946 года в присутствии Трумэна, провозгласил свою программу "отбрасывания социализма". Началась холодная война. Содружество наций сменилось противостоянием идеологий.
В ответ в СССР закрутились жернова новой кампании -- искали тех, кто "низкопоклонствует перед Западом", не ценит родины с большой буквы, хамелеонствует и космополитствует. С гневом объявлялось: такие готовы продать родину, для них одобрение западных коллег важнее чести и совести, они забывают, что и теплоход, и паровоз, и телефон, и радио, и самолеты -- впервые появились здесь, в России. "Россия -- родина слонов" -- мрачно шутили острословы. И снова пошли не пересуды, а суды с приговорами и обвинениями в предательстве, продаже на Запад технологий, шпионаже...
14 мая 1947 года Сталин вызвал к себе писателей А.Фадеева, К.Симонова и Б.Горбатова (89). В кабинете Сталина уже находился А.А.Жданов. Перед ним лежала на столе папка с подготовленным "Закрытым письмом ЦК ВКП(б) партийным организациям", в котором "изобличались" два советских биолога -- Н.Г.Клюева и Г.И.Роскин. Эти ученые создали препарат, обладавший, по их мнению, противораковым действием. Препарат они назвали по первым буквам своих имен "КР", в 1946 году издали монографию с описанием их работы (90), а рукопись книги взял с собой уехавший с кратким визитом в США академик-секретарь АМН СССР В.В.Парин (получив на это, разумеется, разрешение, подписанное министром здравоохранения СССР Г.А.Митеревым). В США Парин передал рукопись для ознакомления американским ученым, это стало тут же известно советским шпионам в США, о факте передачи рукописи чекисты немедленно донесли Сталину, и тот ухватился за этот донос, исходя, скорее всего, из двух простеньких соображений. Во-первых, Сталин знал Клюеву лично и, как всякий поверхностно-образованный человек, верящий в чудесные способы спасения от коварных недугов, считал "открытие" Клюевой и Роскина чем-то фантастически важным и для страны и для себя лично. Сама мысль о том, что описание советского открытия передали в руки американцев, показалась ему кощунственно отвратительной. Во-вторых, как человек кристально ясно различавший ситуации, в которых можно было наварить политический капиталец, он сразу понял, что можно использовать факт передачи рукописи как показательный пример "низкопоклонства перед Западом". Космополитов надо было примерно наказать. Создателя Академии Медицинских наук и её первого академика-секретаря Парина обв� "Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей [как профессор Роскин или академик Парин] не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия... Вот взять такого человека, не последний человек, а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет достоинство. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов" (91).