"Суд чести" над А.Р.Жебраком
Предварительное "следствие" по делу Жебрака не дало сторонникам Лысенко значительного перевеса. Сама идея проведения первого в стране и потому показательного процесса над космополитом и отщепенцем могла лопнуть. Для Суслова это могло закончиться крахом. За утерю такого выигрышного дела Сталин мог с него строго спросить. А слова Сталина о том, что нельзя "лить воду на мельницу жебраков", сказанные на Политбюро в мае 1948 года, показывали, что фамилию Жебрака и его противоборство с Лысенко Сталин хорошо знал и помнил. Такой выигрышный случай, когда пролезший в депутаты Верховного Совета, в члены Президиума Верховного Совета БССР и в Президенты академии наук Белоруссии и в совсем недавнем прошлом крупный аппаратчик ЦК был изобличен в предательстве интересов Родины, терять было нельзя. Если бы вдруг Жебрак выскользнул из-под удара, сорвался бы с крючка партийной инквизиции, это могло привести к падению самого Суслова15. Тем не менее в этот момент в недрах ЦК единства в отношении того, как поступать с Жебраком, не было. Как сообщал в ЦК министр образования СССР Кафтанов годом позже (в 1948 году), дело дошло до прямой конфронтации Суслова и других партааппаратчиков. По словам Кафтанова, некоторые ответственные сотрудники аппарата ЦК взялись за то, чтобы помешать проведению министерством "Суда чести" над Жебраком. Оказывается, судилище пытались предотвратить Балезин из управления кадров ЦК и Суворов (зав. отделом науки). Суворов даже приезжал для этого в министерство, "доказывая нецелесообразность Суда чести... Только после того, как т. А.А.Жданов дал прямое указание по этому вопросу, противодействие указанных работников аппарата ЦК прекратилось" (139а). Этот факт доказывает, что о� Итак, в декабре 1947 года при огромном стечении народа (в первый день в зал удалось нагнать 1100 человек, раздав по московским вузам 1200 пригласительных билетов, на второй день, правда, число зрителей умеьншилось до 800)"суд" над Жебраком состоялся в зале Большого лектория Политехнического музея в Москве. Ни одного из критиков Лысенко (Константинова, Сабинина, Лисицына или Радаеву) на суд не допустили. Слово было предоставлено только тем, кто уже показал себя сторонниками сталинской линии на осуждение "пресмыкательства перед Западом". Выступило много людей и в их числе директор Тимирязевской академии академик Немчинов, профессор И.В.Якушкин и доцент-экономист из этой академии Г.М.Лоза, молодой доктор наук из Ленинградского университета, входивший в те годы в доверие к Лысенко -- Турбин, член-корреспондент АН СССР Дубинин, и другие. Жебрак несколько раз просил суд ознакомить присутствующих с его статьей в американском журнале, чтобы убедиться в том, насколько он был патриотичен в этой статье, но Кочергин буквально с ожесточением в голосе, каждый раз эту просьбу отвергал. Строгих же правил, регламентирующих, что может требовать подсудимый, и в чем ему не должно было быть отказано, не существовало. Суд этот был одним из первых в серии подобных мероприятий, максимум которых пришелся на последующие два года, и потому всё было сделано для того, чтобы у публики осталось представление о принципиальности судей.
Турбин изо всех сил старался опорочить Жебрака, он видимо не понимал, что чем более звонкие политиканские наскоки допускал, бичуя с размахом и Жебрака, и заслуженных американских ученых, и генетиков вообще, тем меньше его запал давал толку16. Антон Романович умело и спокойно оборонялся, и жесткого решения в отношении его принято не было. 27 сентября 1947 года "Суд чести" объявил ему общественный выговор, добавив, что это решение на 5 страницах будет "приобщено к личному делу профессора Жебрак А.Р." (139б). Через 18 лет в некрологе по поводу скоропостижной смерти Жебрака 20 мая 1965 года, опубликованном в журнале "Генетика", было сказано: