24 августа началось расширенное заседание Президиума Академии наук СССР. До того, как президент АН СССР академик Сергей Иванович Вавилов -- физик по специальности, открыл прения, все будущие организационные и кадровые изменения были уже предопределены Центральным Комитетом партии. Напомню, что еще 10 августа Д.Шепилов в упоминавшемся выше письме Маленкову, разосланном также в Оргбюро ЦК партии и трем секретарям ЦК партии, перечислил предложения об увольнениях ведущих руководителей институтов, лабораторий и отделов, которые теперь предстояло провести на заседаниях Президиума АН СССР и дал партийную оценку руководству академии:
"Прикрываясь флагом "объективного" отношения к двум направлениям в биологической науке, Президиум Академии Наук и руководство биологического отделения фактически поощряли и поддерживали одно направление -- вейсманистско-моргановское и всячески третировали и ограничивали мичуринское направление" (164).
Теперь Президиум должен был выдать решения как бы за собственные (165). С.И.Вавилов, который многократно пытался помочь генетикам, оказался сам по партийным нажимом и вынужден был говорить вещи, в какие он, образованнейший физик, разумеется не верил:
"В сложнейший вопрос о живом веществе непозволительно переносить до крайности упрощенные физические и механические представления о строении и функции изолированных молекул" (166).
Теперь, продолжал Вавилов,
"Речь идет не о дискуссии... Нужно также, как и всюду, на биологическом участке научной работы искоренить раболепие и низкопоклонство перед заграницей" (167).
И, давая ясно понять, в каком ключе должно пойти обсуждение дел в биологи-ческой науке и биологических учреждениях, Вавилов озвучил партийное требование:
"обязанность Президиума укрепить работу руководства Отделения биологических наук и создать благоприятные условия для развития Института генетики, руководимого академиком Лысенко... Необходимо реорганизовать работу Института эволюционной морфологии и Института цитологии, гистологии и эмбриологии" (168).
Вслед за Вавиловым с отчетным докладом выступил академик-секретарь Отделения биологических наук, крупнейший советский физиолог Леон Абгарович Орбели, судьба которого была уже предрешена. Однако академик-секретарь нашел в себе силы сделать спокойный уравновешенный доклад о положении в биологических учреждениях Академии Наук.
Но это только подлило масла в огонь азарта расправы. Тон последующих выступлений задали не ученые, а министры, пришедшие на заседание -- высшего образования (С.В.Кафтанов), совхозов (Н.А.Скворцов), сельского хозяйства СССР (И.А.Бенедиктов). Лексикон Кафтанова и Скворцова был наиболее насыщен крепкими выражениями. Так, Скворцов говорил:
"...наши ученые... обязаны, как указывал товарищ Жданов в докладе о журналах "Звезда" и "Ленинград", не только "отвечать ударом на удар", борясь против этой гнусной клеветы и нападок на нашу советскую культуру, на социализм, но и смело бичевать и нападать на буржуазную культуру, находящуюся в состоянии маразма и растления" (169).
Кафтанов был убежден, что "та борьба, которую вели мичуринцы... имела огромное научное идейное и политическое значение, ибо они отстаивали марксистско-ленинское мировоззрение ..." (170),
и характеризовал генетиков как прислужников буржуазии и прежде всего американского империализма:
"Не случайно Америка, которая и сейчас является средоточием всего реакционного... оказалась и цитаделью реакционных воззрений в биологии... в этой стране фашиствующие ученые... клевещут на нашу страну, на наш народ, на наш государственный строй и поносят имена крупнейших деятелей нашей прогрессивной биологической науки -- Тимирязева, Мичурина, Лысенко... Из подворотни американского империализма высунули голову и клевещут на СССР и мичуринскую биологическую науку и такие отъявленные враги нашей Родины, как белоэмигранты Добжанский, Тимофеев-Ресовский18 и другие, которые из кожи вон лезут, чтобы выслужиться перед американскими хозяевами... К нашему сожалению, им вторят такие трубадуры менделизма-морганизма, как Жебрак, Дубинин, Навашин, Шмальгаузен и другие, а Академия наук СССР, которая является штабом советской науки, и Отделение биологических Наук Академии давали им полную возможность с трибуны институтов и журналов Академии наук поливать грязью академика Лысенко и его учеников, поносить прогрессивную, передовую мичуринскую биологическую науку... Не только говорить, -- кричать надо о тех нетерпимых недостатках, которые имели место в работе многих биологических учреждений Академии Наук" (171).
Профессиональный интерес генетиков к исследованию законов наследственности рассматривался теперь всеми -- и высшими чиновниками сталинского государственного аппарата и ближайшими к Лысенко людьми только сквозь призму партийных решений.