172 М.Горький. За работу! О создании большевистской "Истории заводов". Газета "Изве- стия", 28 ноября 1931 г., ╧327 (4534), стр. 3.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
"Нет! -- воскликнул я, -- воспитание великое дело, и мальчиков надо пороть под латинской грамматикой".
А.А.Фет. Из письма к Л.Н.Толстому (1).
"Приятно и даже соблазнительно властвовать над людьми, блистать перед другими, но есть в этом и некий демонизм, опасность".
Герман Гессе. Игра в бисер (2).
За годы, пока я собирал материалы об истории лысенкоизма, читал речи, статьи, книги, разыскивал живых свидетелей тех лет, знавших лично героев случившейся драмы, -- и из лагеря Лысенко, и из среды ученых, противостоявших ему, -- я невольно сживался с образами этих людей, они мне грезились наяву и во сне. Их голоса звучали, как живые. Я снова видел перед собой Трофима Денисовича, каким видел его в студенческие годы, -- в вечно сереньком балахоне, в помятом пиджачонке и в штанах с сальными пузырями, вздувшимися на коленках. Его надтреснутый голос прорывался из строк статей и докладов. Его сухая жилистая фигура, казалось, могла появиться в дверях. И мне хотелось бы еще раз увидеть его, усесться за длинным столом в его маленьком неуютном кабинетике в Тимирязевке, никак не соответствующем его величайшему посту, но так соразмерному с его собственным неказистым видом.
В те годы я сам ходил в шитом-перешитом продувном пальтишке, вечно недоедал и не задумывался над тем, а почему богатый академик и к тому же президент щеголяет в таких нарядах? Что это -- поза, демонстрация самого престижного в те годы пролетарско-крестьянского происхождения или внутреннее кредо, отражение цельности натуры, сущности этого сильного человека, целиком и полностью отданного делам и не желающего знать ничего о внешних атрибутах, модных портных, добротных вещах?
Я жил в общежитии, уехав от мамы, оставшейся в Горьком, пропадал дни и ночи в лабораториях и аудиториях, был робким с девушками, поэтому мне и в голову не приходила простая мысль, а как же смотрела на эту опрощенность его жена, дети, почему академик, еще вовсе тогда не старый человек пренебрегает внешностью, не следит за собой, неужели ему не хочется выглядеть получше перед всегда оценивающими глазами окружавших его женщин? Что он -- и ими пренебрегал? Или совсем уж щекотливый вопрос: а были ли у него любимые женщины? И посещал ли он театры, бывал ли на концертах, почитывал ли романчики, ходил ли в гости? Были ли у него друзья задушевные? Не холуи, не прилипалы, каких около столпов всегда уйма, а настоящие друзья. Встречался ли он с ними в домашнем кругу, и если встречался -- выпивал ли положенные на Руси сто грамм, а, может, пятьсот? Ведь здоровый был мужик. Или вовсе спиртного в рот не брал? А как относился к деньгам? Был скуп или, напротив, добр?
Сколько таких вопросов возникло у меня позже, и как мне хотелось узнать на них ответы. Ведь, что ни говори, а я сжился с моим главным героем, пере-читывал, часто вслух, цитаты из его статей, силился вспомнить, как он сам говорил в аудитории про то же. Я старался понять мотивы его действий и, если сказать честно, не мог временами не испытывать уважения к его методичным, тонко продуманным акциям.
Если в начале работы над книгой мне казалось кристально ясным, что Т.Д.Лысенко -- не просто посредственность, а отвратительный тип, монстр, негодяй, то со временем я стал стремиться к тому, чтобы не навешивать в каждом случае подобных ярлыков, а стараться подходить к любому из его поступков с пригашенными эмоциями и холодной головой. При таком подходе я нередко не мог не отдать должного изрядной смелости этого человека, его умению концентрировать силы, парировать выпады врагов, прекрасно говорить на публике, решать психологические задачи, выкарабкиваться из ловушек, вскакивать на ноги после падений. Он был так слитен с эпохой, с её идеалами и героями, которых воспевали в книгах и кинофильмах, которым старались подражать миллионы вырвавшихся из захолустья простых девушек и парней, не умевших отличать истинных героев от таких вот прилипал к времени.
В духе времени были и его фанфаронские жесты, вроде отправки телеграмм в адрес "Москва. Кремль. Товарищу Сталину", и даже постоянное стремление пускать пыль в глаза внешней "упрощенностью" -- уже упомянутым помятым пиджачком с загнутыми лацканами, старым дедовским сыромятным ремешком, засаленным и скрутившимся в жгут, подпоясываться коим он предпочитал даже после того, как его ученики подарили ему как-то шикарный ремень (так и не использованный никогда их великим патроном). Отсюда же проистекала такая черта поведения, как нежелание ставить студентам на экзаменах тройки или, упаси Бог, двойки, так как за них лишали стипендий. (Впрочем, допускаю и иное объяснение: он мог не ставить плохих отметок и из-за нежелания признать этим, что кто-то не хочет, как следует, учиться по его предмету. А так, чем не почет: моим предметом все занимаются увлеченно).