Оппозиционные группы развертывали пропаганду среди рабочих путём систематического распространения прокламаций и листовок, в том числе статей и обращений за подписями Троцкого, Муралова, Мрачковского и других ссыльных лидеров оппозиции. Перепечатанные на гектографе, такие документы имели хождение и в среде беспартийной интеллигенции, часть которой сочувствовала взглядам оппозиции [51].
Помимо этого, многие оппозиционеры продолжали выступать на партийных собраниях с критикой руководства партии, возглавляли «волынки» на заводах (так официально именовались в то время забастовки), особенно при заключении коллективных договоров, ущемлявших права рабочих (тогда ещё процедура заключения и перезаключения таких договоров не носила формального характера и позволяла рабочим отстаивать свои интересы).
Наиболее непримиримую позицию по отношению к сталинскому руководству занимала группа «децистов» во главе с Сапроновым и В. М. Смирновым. 20 декабря 1928 года В. М. Смирнов послал из ссылки заявление в «Правду» и ЦКК, в котором писал: «Я всегда считал позорным скрывать свои взгляды и убеждения. Я открыто говорил, что теперешние вожди ВКП(б) изменили пролетариату, что нынешнее правительство, действующее под вывеской Советской власти, которую оно на деле уничтожило, является враждебным рабочему классу, и что пролетариат должен и будет бороться против него за свою диктатуру, за подлинную власть Советов» [52].
Сапроновцы считали, что не следует осуществлять массового сбора подписей под оппозиционными документами, ибо это обречёт подписавших на немедленное исключение из партии. Они призывали своих сторонников законспирироваться и перейти на положение нелегальной фракции внутри партии.
После ссылки руководителей «децистов» их подпольные организации действовали в Москве, Ленинграде, Харькове, Орехово-Зуево и других городах. Только ленинградская группа насчитывала, по данным ОГПУ, до 300 человек. Эти группы в начале 1928 года распространили в Москве и Ленинграде несколько тысяч листовок, в которых ссылка оппозиционеров квалифицировалась как «наступление фашизма на революционную часть ленинской партии» и выдвигался призыв к «устранению руководства, которое способно на всё, что угодно, только не на большевистскую политику». [53]
Партийные и рабочие массы проявляли активный интерес к судьбе Троцкого и других ссыльных оппозиционеров. Когда осенью 1928 года здоровье Троцкого ухудшилось, слухи об этом немедленно проникли в Москву. Выступавшие на партийных собраниях члены Политбюро в ответ на многочисленные вопросы о состоянии здоровья Троцкого уверяли, что он вполне здоров. По этому поводу Н. И. Седова направила первому секретарю МК Угланову телеграмму, в которой говорилось: «Вместо того, чтобы сказать, что болезнь Троцкого есть для вас выгода, ибо она может помешать ему думать и писать, вы просто отрицаете эту болезнь. Так же поступают в своих выступлениях Калинин, Молотов и другие. Тот факт, что вам приходится держать по этому вопросу ответ перед массой и так недостойно изворачиваться, показывает, что политической клевете на Троцкого рабочий класс не верит» [54].
Ссыльные оппозиционеры жили напряжённой духовной жизнью, используя время вынужденного отрыва от практической работы для более глубокого анализа процессов, происходящих в партии и стране. Результаты такого анализа нашли наиболее глубокое выражение в письме Х. Г. Раковского Г. Б. Валентинову. Это письмо, написанное летом 1928 года в астраханской ссылке, было в 1929 году опубликовано в «Бюллетене оппозиции» под заглавием «Письмо о причинах перерождения партии и государственного аппарата». В предисловии к первой полной публикации этого письма в советской печати историк В. П. Данилов справедливо отмечает, что оно «представляет собой концентрированное изложение размышлений высокообразованного революционера о судьбе революции и совершивших её общественных сил, о начинающейся трагедии сталинского „великого перелома“. Ныне, 60 лет спустя, это письмо воспринимается как блестящее историко-социологическое эссе, выполненное на уровне, недостижимом пока ещё для нашей современной социологии и историографии» [55]. В последующие годы Троцкий неоднократно ссылался на эту работу Раковского, присоединяясь к её основным идеям и развивая их.
51
Так, О. Мандельштам на допросе в ГПУ в 1934 году признавал, что в 1927 году у него возникли «не слишком глубокие, но достаточно горячие симпатии к троцкизму» (Огонёк. 1991. № 1. С. 18).