- А, вот вы где, сэр, - произнес Раасей, облегченно улыбнувшись. - Когда я не нашел вас на посту, я решил, что смогу застать вас здесь.
- Теперь ты старше меня по званию, - напомнил ему Хэйвей. - Ты больше не обязан говорить мне «сэр».
- Да, я знаю, сэр, - смущенно ответил Раасей. Затем возникла неловкая пауза. Хэйвей понимал, что должен встать перед старшим офицером, но его не покидало чувство, что в отношении Раасея звание «старший офицер» было равносильно насмешке. С другой стороны, сам Раасей не мог постичь той истины, что теперь он превосходил Хэйвея по званию, а потому в смущении стоял по стойке «смирно», в то время как лошадь мотала головой и пережевывала попавший ей в рот листик салата. Хэйвей отметил некоторую рассудительность в ее взгляде, в очередной раз подивился пустому овечьему выражению глаз Раасея и спросил себя, кто из них двоих был бы лучшим инспектором.
- Могу я узнать, зачем ты привел лошадь в таверну, сэр? - спросил он Раасея.
- Да, сэр. Это дядя Билли… то есть, я хотел сказать, суперинтендант Вейрд, сэр, мне приказал. Он сказал, чтобы я взял свободную лошадь в конюшне и привел ее прямо к вам. А еще он сказал, чтобы вы тотчас доставили свою тощую задницу в офис комиссара полиции, сэр. Он вас ждет немедленно, сэр. - Раасей помолчал и с сомнением оглянулся на лошадь. - По-моему, она совсем не похожа на задницу [3], сэр.
- К комиссару? Проклятие, я и в самом деле попал в переплет.
- И она совсем не костлявая, сэр.
- Не беспокойся об этом. Сэр.
Снова возникло неловкое молчание, и Хэйвей пригубил пиво. На лице Раасея появились признаки некоторого смятения.
- Он правда сказал, чтобы вы поторапливались, сэр. То есть он сказал, что вы должны быть там вчера, хотя я и не представляю, как вам это удастся. И еще он в очень плохом настроении, сэр.
Хэйвей поднял кружку и допил пиво, а лошадь в это время задрала хвост и вывалила на пол таверны несколько шариков свежего навоза. В зале пивной немедленно поднялся возмущенный крик.
- О боги, - пробормотал Хэйвей, поднялся со стула и взял поводья из рук Раасея.
- Оставайся здесь и прибери этот мусор, - сказал он, разворачивая лошадь мордой к выходу. - Пожалуйста, - добавил он через плечо. - Сэр.
По пути к двери хозяин пивной сердито дернул его за рукав.
- Мы не позволяем приводить в таверну неразумных животных, - заметил он.
- Не беспокойтесь, - ответил Хэйвей. - Он только приберет за лошадью и сразу же уйдет…
Комиссар полиции Алгофилос считался одним из самых влиятельных людей во всем Коумасе. В его подчинении были не только все полицейские отряды, но и городская стража. Вызов в его кабинет мог означать или великую честь, или немедленное окончание служебной карьеры. А может, и жизни, если комиссар был уж очень недоволен. Так что Хэйвей, пустивший рысью своего коня, ощущал, как от мрачных предчувствий у него сжимается желудок. Удивительно, что суперинтендант Вейрд так быстро узнал о беспорядке на перекрестке. И зачем в таком случае вызывать его к комиссару? Это не укладывалось в голове.
А затем, впервые после разжалования, мозг Хэйвея заработал с прежней четкостью. Вряд ли кто-то станет посылать лошадь человеку, которого собирается выгнать! Нет, здесь определенно чувствуется какая-то необходимость. Хэйвей срочно понадобился, значит, возникла потребность в его способностях. Он немедленно воспрянул духом и, усмехнувшись, пустил коня галопом, пригибаясь к самой гриве на извилистых городских улочках.
Суперинтендант Вейрд в расследовании преступлений придерживался наипростейшей тактики. Если происходило нечто неприятное, он выпускал своих инспекторов, чтобы арестовать и допросить нескольких невиновных свидетелей, а потом пытал их, пока не получал полного признания вины от одного из задержанных. Преимуществом этого способа было быстрое и стопроцентное раскрытие любых преступлений. Хэйвей видел в его тактике по крайней мере один недостаток: истинный виновник преступления весьма редко подвергался наказанию. Сам он предпочитал точное и скрупулезное расследование, которое часто, хотя и не всегда, выводило на след тех, кто совершил правонарушение, и только тогда производил арест. Такой метод требовал гораздо больше времени, но, как порой замечал суперинтендант, был единственно возможным для дела.