Ну, во что бы та женщина не верила, я разделяю ее веру, потому что мне нравится верить в реальность её изображения, и неважно, верит ли вампир подо мной, потому что я его оседлал, а он даже не понимает, как я смог к нему подобраться. Так что пока я иду за своей сумкой (по пути сверкнув татухой перед пацаном и отправив его аут), я рассказываю про ткань из натурального льна, в которую был обернут человек на кресте (чушь собачья, как по мне, но то время всё было натуральным, так что без разницы), и как она сдерживает силу до тех пор, пока та мне не понадобится.
А затем — время веселья.
Некоторое время я играю с серебром, прикладывая его к вампирской шкуре, и мне в очередной раз приходит на ум, что врач мог бы узнать много нового и интересного об ожогах, прежде чем я разыграюсь на полную. Оно входит в них словно горячий нож в масло.
Знаете, что у них внутри? Я тоже без понятия, но там не более гадко, чем у людей. Я не назвал бы это сердцем, но если вбить туда деревянный кол, оно перестанет трепыхаться.
Это длится вечность для него, но даже не вполовину достаточно долго для меня. Приближается рассвет, пора заканчивать. Этот, как бишь его, ультрафиолет повсюду. Рак кожи на быстрой перемотке, вот так это смотрится. Я оставил себе полчаса на мальчишку, который на самом деле никакой не мальчишка, потому что иначе он был бы первым убитым мной ребенком, а я не гребаный детоубийца. Я видел, они попадают в тюрьму и говорю вам: «нет уж, в жопу такое счастье».
Втыкаю колья одновременно в оба сердца, посылая их в ад вместе. Зовите меня сентиментальным. Оставляю обе головы гореть в подвале и зависаю там достаточно долго, чтобы убедиться, что огонь хорошо разгорелся. Дом заперт: пройдет немало времени, прежде чем кто-то вызовет пожарных.
На полпути к аэропорту замечаю, что сломанные ребра меня давненько не беспокоят. Исцелились сами собой.
Аллилуйя стародавней религии.
— Как обычно, — высокомерно роняет Штинер, — большая часть оплаты была распределена между родственниками твоих жертв. Тебе остается триста.
Он мерзко ухмыляется:
— Чек выслали по почте.
— Ухууу, — протягиваю я, — ты из правительства, и ты здесь, чтобы помогать мне. Ну, не бойся, Штини, я не стану кончать тебе в рот.
Он замахивается и Вильянуэва быстро встает между нами. Женщина недобро косится на Штинера. Вильянуэва собирается задать мне трёпку за то, что я выбесил его напарника, но я чувствую себя достаточно важным, чтобы отмахнуться.
— Нахер, — говорю я, — пора рассказать мне, кто она такая.
Вильянуэва вопросительно смотрит на женщину. Она делает шаг вперед, отпускает воротник пальто, и я вижу, что синяки с её шеи исчезли.
— Я мать. И жена. Они пытались… — она прикусывает губу и с усилием сглатывает, — Я сбежала. Пыталась войти в церковь, но я была… осквернена, — переводит дыхание, — Священник рассказал мне о… — она кивает на Вильянуэву и Штинера, который до сих пор хочет кусок меня. — Вы на самом деле… убрали их?
Она так это произносит, словно речь о бешеных псах.
— Да, — отвечаю с улыбкой, — Их больше нет.
— Я хочу увидеть, — продолжает она, и в первое мгновение я не понимаю о чем речь.
Потом до меня доходит:
— Конечно, — отвечаю я и начинаю поднимать майку.
— Не думаю, что вы на самом деле хо… — начинает Вильянуэва.
— Она хочет, — говорю я. — Это единственный способ убедиться, что с ней всё в порядке.
— Следы исчезли, — возражает Вильянуэва, — Она в порядке. Вы в порядке, — куда вежливее добавляет он в ее сторону.
Она ощупывает шею:
— Нет, он прав. Это единственный способ узнать наверняка.
Я качаю головой и медленно приподнимаю край рубашки.
— Ребята, а вы не думали побрызгать её святой водой или типа того?
— Я предпочла бы не испытывать судьбу. Это могло бы…
Она замолкает на полуслове и смотрит на мою грудь и на её лице… о, боже, кажется, я начинаю влюбляться, потому что выражение её лица — то самое, которое возникает при виде Власти и Страсти. Я знаю, потому что видел его на своём лице, когда стоял перед зеркалом, смотрел, смотрел, смотрел и не мог оторваться. Оно, бля, затягивает. Вильянуэва со Штинером отвернулись в сторону. Я даю ей целых две минуты, прежде чем опустить рубашку. Её лицо становится обычным, и она снова становится всего лишь персонажем для флэш-роликов. Легко пришло, легко ушло. Но теперь я знаю, почему она была так напугана, когда приходила раньше. Они наверняка не додумались рассказать ей о силе натуральных волокон.
— Ты идеален, — выдыхает она, поворачиваясь к Штинеру и Вильянуэве. — Он идеален, правда? Они не могут соблазнить его присоединиться, потому что он не может. Он не смог бы, даже если бы захотел.
— Гребаные пять с плюсом, — отвечаю я.
— Заткнись, — рявкает Вильянуэва и смотрит на нее больным взглядом, — Вы понятия не имеете, о чем говорите. Вы не знаете, что стоит в этой комнате с нами. Я не смог бы заставить себя рассказать вам, а я шестнадцать лет проработал в полиции…
— Вы рассказали, что он сделает с моими мужем и сыном, — она смотрит ему прямо в глаза, и я начинаю думать, что окончательно влюбился, — и далось вам это достаточно легко. Агония от распятия, ожоги, расчленение серебряными ножами, кол в сердце, обезглавливание, сжигание. Вам не трудно было объяснить мне, что должно быть сделано с моей семьёй.
— Это потому, что они «белые шляпы», — я не могу удержаться от широкой ухмылки, — Если они должны что-то сделать, то делают это потому, что находятся на стороне Добра и Справедливости.
Штинер и Вильянуэва в дружном порыве выпихивают её прочь из квартиры. Она не сопротивляется, но и не помогает им. Последнее, что я вижу перед тем, как закрывается дверь — нечто необъяснимое в выражении её лица. Она не могла бы зайти настолько далеко без принятия и это охрененно больше, чем я когда-либо мог получить от Штинера, Вильянуэвы, или кто-на-хрен-угодно ещё.
Штинер и Вильянуэва — до них ведь даже не доходит. Они занимаются этим потому, что находятся на стороне Добра и Справедливости.
Я — потому, что мне нравится.
Я не претендую на звание хорошего человека. Я знаю, что я такое, и чокнутая, набившая Власть и Страсть на моей груди, тоже это знала, и теперь мне кажется, что она сделала это, чтобы вампиры никогда не смогли меня заполучить меня, потому что Боже храни вас всех, если бы им удалось.
Просто совпадение, что я и сам так считаю.