— Ага, это сердечко. Вам не кажется, что так оно выглядит более мило?
— Сердечко…? Мне кажется, сердца выглядят не так, — сказал Бонифаций, с явным замешательством рассматривая оригами.
Я размашисто кивнула, затем использовал большие и указательные пальцы, чтобы воссоздать форму послания. — Это символическое сердце, которое символизирует любовь, — объяснила я.
Бонифаций застыл на месте, широко раскрыв глаза. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться к жизни, затем он посмотрел на мое письмо с противоречивым выражением лица.
— Я… я понимаю…
Тишина в зале, когда Бонифаций смотрел на письмо, давила на меня, как камень. Неужели ему не нравится сердечко? Он был воином до мозга костей и продолжал участвовать в делах рыцарского ордена даже после отставки, не говоря уже о том, что служил представителем эрцгерцога. Может быть, мне следовало при складывании послания делать упор не на милоту, а на силу и жесткость?
Я такая глупая! Конечно, мужчина предпочел бы шлем, дракона или еще что-нибудь подобное! Ох, и если бы я еще могла перестать накручивать себя мыслями об этом!
Но когда я в агонии обхватила голову руками, я вдруг кое что поняла — ведь оригами можно было просто развернуть, а потом превратить во что-то другое. Там, конечно, появится несколько странных складок, но это было лучше, чем проклинать себя за эту глупую, несчастную ошибку.
— Гм, Дедушка… Я всегда могу сложить его в другую форму. Пожалуйста, позволь мне сделать для тебя что-нибудь другое.
— О нет, нет. Оно прекрасно. По правде говоря, эта форма мне очень понравилась. Нет никакой необходимости переделывать его.
Бонифаций поднял оригами-сердечко повыше, повторяя, что его вполне устраивает форма. Я печально опустила плечи. Это определенно была отчаянная попытка уберечь мои чувства.
В храме я заставила Гила жутко переживать за себя, а теперь заставила волноваться Дедушку…
И вправду, одна неудача за другой. Я решила поддастся его уговорам и указала на письмо, которое он держал в руке. В этом мире не существовало ничего похожего на оригами, поэтому он вряд ли понял бы что внутри есть и письменное послание.
— Дедушка, если вы откроете письмо, то сможешь прочесть его содержание.
— Хм? Открыть?
— Вы не можете прочесть письмо в том виде, в каком оно сейчас? Пожалуйста, передайте его мне не на долго, — Я взяла у Бонифация бумажное сердечко. Нахмурив брови, он смотрел, как я его разворачиваю, а потом я протянула письмо ему. — А теперь его можно прочесть, видите?
…Ээ?!
Он смотрел на мое письмо так, словно наступил конец света: глаза его были широко раскрыты в неверии, лицо страшно бледное. Это определенно не было выражением лица человека, который испытывал счастье от получения благодарственного письма. Не совершила ли я, сама того не сознавая, какую-то ужасную ошибку, как предыдущий мэр Хассе? Уже мое лицо начало бледнеть, пока я переводила взгляд с Бонифация на письмо и обратно.
— Дедушка… М-Может быть, я употребила какую-то грубую фразу?
— Вовсе нет! Я просто удивлен, насколько хорошо это написано. У тебя отличный почерк, Розмайн.
Но это явно не тот взгляд, когда искренне хвалят. Скорее, больше похоже, что он сходит с ума из-за того, что я только что сделала.
Я всего лишь пыталась поблагодарить его, но в конце концов умудрилась так сильно его обидеть, что он даже не смог сохранить самообладание. Сейчас он, конечно, собирался с мыслями и пытался сгладить ситуацию похвалой, но ему не удалось обмануть окружающих и меня. Хуже всего было то, что я даже не знала, что сделала не так — очевидно, мне нужно было извиниться, но я не знала за что. Дрожа от страха, я в поисках помощи оглядела комнату полными слез глазами, и тут заметила, как дергаются щеки Сильвестра, от едва сдерживаемого смеха.
Ну, от него я уж точно помощи не дождусь… Чем мне хуже, тем ему веселее.
Я тут же решила больше не обращать на него внимания, так как он явно был просто рад новому развлечению, и вместо этого посмотрела на моих родителей. Они были очень близки с Бонифацием, поэтому я была уверена, что они смогли бы что-то сделать.
Эльвира заметила мой взгляд и подошла к нам.
— М-матушка, я случайно не сделала чего-нибудь невероятно грубого?
Бонифаций тут же начал успокаивать меня.
— Нет, Розмэйн, конечно же нет. Ты не сделала ничего плохого. Не надо плакать. Все в порядке, правда, Эльвира? Розмэйн просто прекрасная девушка, не так ли? — спросил он, беспокойно переводя взгляд с меня на неё и обратно.
— Могу я предложить вам обоим успокоиться? — холодно сказала Эльвира. — Розмайн, я проверю письмо, нет ли в нем ошибок.