Насколько я поняла, опасения подруги так и не оправдались, и бывший вожак сумел очаровать суровую колдунью, заручившись поддержкой и благословением не только Ирины, но и всех остальных представителей семейства Фроловых.
Еще одни мои друзья, Анастасия с Арсением, также продвинулись в собственных стремлениях, наконец-то, узаконив свои отношения и расписавшись в одной из церквей, где жрец сочетал их узами брака. Мы с Аней должны были быть подружками невесты, и Фролова свою роль исполнила идеально, а вот я − нет, и очень об этом жалела.
Никогда не любила большие сборища и прочее, но свадьба очень много значила для Насти, и мне хотелось бы увидеть её, такую красивую, в красном платье, как это принято у магов, с широкой улыбкой на лице, и Сеню, нашего весельчака и балагура, который, не смотря на все ужасные реалии его профессии, умудрялся оставаться все тем же жизнерадостным и чуточку саркастичным повесой, каким мы и знали его все эти годы.
Наблюдая за успехами друзей, я, конечно же, не забывала и о семье. Через Деметрия и некоторых его друзей мне удалось дотянуться до дома и отщипнуть крохи информации и там. Отец оставил работу в архитектурном бюро и вышел на пенсию, проводя теперь все свободное время дома. Мама по-прежнему давала частные уроки игры на фортепьяно, сочетая их с домашним хозяйством и своим любимым хобби – чтением. А Ярослава, моя младшая сестренка, заканчивала обучение в театральной студии и готовилась к своему первому выступлению.
Из нас двоих, Слава в куда большей степени оправдала ожидания родителей и пошла по стопам женской части нашей семьи.
С самого детства было видно, насколько мы с сестрой разные. Я была любознательным и неугомонным ребенком, часто попадала в различные переделки, бывало, даже участвовала в драках, если видела, что кто-то обижает слабого. За это меня часто наказывали, упрекая в излишнем рвении, но даже после этого я продолжала гнуть свою линию.
Ярослава была не такой. Она росла спокойной и рассудительной, родители часто ставили мне ее в пример, и из-за этого мы постоянно ссорились и могли неделями не разговаривать друг с другом. Конечно, так было не всегда, и у нас случались моменты просветления, когда проведенное вместе время изобиловало счастливыми воспоминаниями, но став подростками, мы сильно отдалились и практически потеряли связь, разъехавшись по разным городам и погрузившись в благоустройство собственных судеб.
Новость о моей смерти стала для семьи большим потрясением, поскольку они узнали об этом только спустя две недели после похорон. Подруги, как могли, смягчили этот удар, лично навестив моих родителей и передав им кое-какие личные вещи, оставшиеся в моей бывшей квартире после ареста. Для матери и отца нет ничего страшнее, чем пережить собственное дитя, и я в который раз ощутила себя предателем, заставив близких пережить столь ужасную потерю.
Но иначе было нельзя. После пробуждения мне едва удавалось держать себя в руках, мысли путались и перескакивали с одного на другое. Мне казалось, что я схожу с ума, и если бы не поддержка Деметрия и остальных, кто знает, чем бы все закончилось.
Дима стал для меня не только другом, но и наставником, когда вытащил из самых дальних закоулков заброшенного района, где с недавних пор брезговали селиться даже бездомные.
Признаться, я никогда не задумывалась над тем, какого это – быть вампиром. Меня вполне устраивало то «несовершенство», в котором в первое время Макс не уставал упрекать все человечество. Вопреки тому, что мне приходилось слышать от некоторых фанатиков, желавших отринуть все человеческое и обрести столь желанное ими бессмертие, я совершенно не разделяла восторга по поводу смены образа жизни.
Настроение менялось как по щелчку. Слух, зрение и осязание сводили с ума, так как чувствительность всех этих органов возросла вдвое, и даже самый слабый писк облезлой крысы, копающейся в мусорном контейнере на другом конце переулка, вызывал непрекращающийся звон в ушах. То, что мне удалось обойтись без жертв, до сих пор воспринималось мной как самое большое достижение в жизни. И никто, и ничто в этой не-жизни никогда не сможет переубедить меня в этом.
На свете нет и не будет ничего ценнее, чем чужая жизнь. Это я уяснила еще в самый первый день учебы в колледже, когда принимала присягу и клялась чтить и защищать жизни тех, кто нуждается в помощи закона. Однако со мной закон обошелся совсем не так, как о нем говорили на затяжных лекциях в академии.