– Что это значит? – спросила Альба. Она говорила четко и деловито, но за резкими словами скрывался страх.
– Среди рилькфенов ходят слухи – мол, вы сеете смуту.
– Может быть, но уверяю, ничего такого я не намеревалась делать, – принужденно улыбнулась я.
– Этого достаточно. Они знают, что не найдут подтверждения своим страхам. Богачам нужно, чтобы фабрики снова работали бесперебойно. Они не верят, что мы… Как у вас говорят? – нахмурился Хайрд. – Ах да – способны. Способны сами оказать сопротивление. Они думают, все из-за вас, хоть доказательств и нет. К тому же известно, что вы – чародейка.
Меня пробрал холод, несравнимый с ледяной фенианской ночью.
– И что же? – отрывисто осведомилась Альба.
– Они выдвинут обвинения. Уже завтра.
– Фальшивые обвинения, – возразила Альба.
Я плотно сжала губы, чтобы не дрожал подбородок.
– Если против Софи выступят рилькфены, это не будет иметь значения.
– Откуда вы узнали? – выдавила я.
– Шепнула служанка мастера Хендрика. Рилькфены собирались у него дома сегодня вечером. Она подавала вино, а гости не стеснялись в выражениях.
– Люди, которые помыкают другими, никогда не задумываются, нравится ли это последним, – пробормотала Альба. – Очень хорошо. Я вам верю. А теперь расходимся, пока никто ничего не заподозрил. Мы ведь не хотим, чтобы нас застукали болтающими по-приятельски с местным революционером?
Не успел Хайрд скрыться за углом, как Альба многозначительно покосилась в мою сторону и потащила обратно в гостиницу.
– Быстрей собирайся в дорогу. Обувайся, да не вздумай нацепить чертовы туфельки.
– Альба…
– Доверься мне, – прошептала она, а я едва разглядела выражение ее лица в тусклом свете лампы. – У меня появилась идея!
8
Я быстро оделась. Холод едва отапливаемой гостиницы уже не пугал – меня колотил внутренний озноб. К горлу подкатил ком, и зуб не попадал на зуб. Здесь, в Фене, обвинения в колдовстве – то есть в ведьмовстве, сотворении чар и ереси, – означали немедленное заключение под стражу и суровый судебный процесс.
Пусть для доказательства, что я чародейка, обвинителю пришлось бы самому использовать магию и, более того, признаться в этом, все равно обвинительный приговор непременно закончился бы казнью. Меня утопили бы в суровых водах Фена, сбросив со скалы. Представив, как над головой смыкаются белые пенные гребни и меня проглатывает ледяное море, я подскочила, мгновенно вытащила из сундука чистые чулки и шерстяную юбку и натянула все это в темноте, не задумываясь, сочетаются ли они друг с другом.
Когда я шнуровала жакет, вдевальная игла запуталась в распустившейся петле. И тогда я просто воткнула тупой инструмент в ткань, надеясь закончить позже.
– Куда мы отправляемся?
В тишине мой шепот казался слишком громким и пронзительным.
– Я знаю, кто может нам помочь. – Альба взвалила на плечо небольшой тюк и вручила мне простую льняную котомку. – Захвати сменную одежду.
Я в спешке побросала в котомку чистую смену белья, вниз сунула письма и блокнот, а поверх, зная, что Альба не станет тратить время на споры, положила туфельки. Састра-сет в ответ только сердито запыхтела.
Больше ничего в сундуке не имело ни для меня, ни для кого другого никакой ценности. Может быть, какая-нибудь везучая служанка пополнит скудный гардероб моими унылыми нарядами.
Напоследок я еще раз осмотрела комнату, дабы убедиться, что не оставила ничего компрометирующего: ни писем, ни записей по чародейству, ни журнала, где Альба вела подсчет зачарованной шерсти. Наконец набросила на дрожащие плечи короткий и теплый плащ и вышла следом за монахиней в ночь.
Мы улизнули через чахлый садик при гостиничной кухне, а потом зашагали вниз по узкому переулку, провонявшему вчерашней рыбой. Альба не произнесла ни слова. В холодном лунном свете выбоины в брусчатке были почти не видны, впопыхах я то и дело о них спотыкалась, а Альба придерживала меня под руку. Састра-сет удавалось каким-то образом преодолевать неровности, ни разу не запнувшись.
Переулок расширился, и мы вышли на дорогу, ведущую в бухту Рильке. На воде покачивались корабли, и холодные волны ласкали борта. Выходит, на одном из них мы найдем убежище…
– Альба, где…
– Чш-ш! – покачала головой Альба. Надо молчать. Молчать и довериться ей.
Вскоре стало понятно, почему: впереди показался ночной дозорный в теплом сером мундире, фуражке и с алебардой. Он нес караул на перекрестке двух главных улиц неподалеку от центрального причала. Строгие нравственные законы Фена запрещали его гражданам всю ночь разгуливать по тавернам, играть в азартные игры и даже находиться на улице после полуночи без особой необходимости. Ночной дозор обеспечивал соблюдение этих требований, а заодно присматривал за складом торговцев, что располагался подле верфей.