Портвейн приятно грел грудь и нутро.
– Ха, я просто не учитывал вашу квалификацию. – Хеймиш плотно сжал губы. – Я человек негордый. Не из тех знатных докторов, что помешаны на своей репутации. Я просто повесил вывеску и зарабатывал деньги. И никогда из-за этого не важничал. Если считаете, что можете принести здесь пользу, оставайтесь. Уж не знаю, чем именно вы занимаетесь, но, похоже, способны не только зачаровать повязки. – Он побарабанил пальцами по опустевшему бокалу. – А не пожелаете – что ж, я вас не виню. Если разразится настоящая битва, здесь воцарится кромешный ад.
Я задумчиво пригубила еще портвейна. В Галатии мне доводилось сталкиваться с проявлением людской жестокости: во время мятежа Средизимья и когда Нико Отни устроил в столице казни. От воспоминаний об этом меня все еще подташнивало. Кроме того, у меня имелись обязательства.
– Если меня вызовут, придется вас покинуть, – предупредила я.
– Само собой разумеется. Не стану настаивать, чтобы вы помогали раненым, если сражающимся больше потребуется ваше участие.
Высокий блондин – помощник доктора – заглянул в шатер.
– Они возвращаются! – воскликнул он.
– Какова обстановка? – спросила я. – Мы отразили натиск, Хейзелуайт все еще наш?
– Мне ничего не известно, лишь то, что наши прогнали противника. Конный отряд был небольшим, без пехоты. Они не слишком-то сопротивлялись и сразу отступили. Словно проверяли нас и обнаружили, что мы сражаемся яростнее, чем они ожидали.
– Все из-за серафского корабля… – сказала я. – Что ж, это имеет смысл. Они испытывали нашу силу – сумеют ли легко нас одолеть после проклятия, что наслали их чародеи.
– Тогда это не сработало, – фыркнув, заметил Хеймиш.
Вскоре привезли раненых. Я отошла в сторону, прижавшись к заплесневелой стенке шатра, сквозь которую по швам сочилась роса. Большинство солдат не сильно пострадали. Сестры милосердия и подручные доктора промывали и перевязывали раны на улице, а серьезно травмированых несли Хеймишу.
Но и у тех все было не так страшно, как я боялась. По крайней мере, сначала.
Хеймиш зашил сабельное ранение, пока несчастный капрал Первого полка кусал губы и закатывал глаза. Я вплела в нить хирурга магию здоровья и зачаровала сам шов, чтобы не допустить заражения. А потом окутала бедолагу волшебным облаком спокойствия и исцеления. Мне оно виделось чистейшим белым светом.
Разумеется, помогло ли это, сказать сложно, ведь солдат с подобным ранением был всего один. Но для человека, которого только что зашили блестящей иголкой, капрал выглядел довольно неплохо.
Я сидела в углу на прежнем месте, где мы с Хеймишем пили портвейн. Раненые, которых приносили в шатер, меня не замечали, как и раздраженный сержант со сломанной рукой, громко выражавший свое недовольство. Я окружила их золотистыми чарами. Такая магия быстро развеется. На повязках или нитях, сшивающих раны, чары держатся дольше. Однако, похоже, они помогали: по крайней мере, сержант, после того, как я наложила на него чары, вскоре угомонился.
Тут снаружи поднялся переполох, и на носилках внесли мужчину – бледного, словно смерть. Хеймиш грубо помог сержанту подняться на ноги и вытолкал за порог – в соседней палатке о нем позаботятся сестры милосердия.
Операционный стол опустел, и хирург велел уложить на него новоприбывшего.
Я затаила дыхание. Тот был ранен в живот. Дыра сочилась кровью, и в ней проглядывали внутренности. Не думала, что когда-нибудь такое увижу. Его бледное лицо выглядело почти серым, а глаза не могли сфокусироваться. А еще, взглянув на него пристальнее, я поняла, что он очень молод. Не больше шестнадцати-семнадцати лет.
На пареньке была синяя форма с серебристыми нашивками офицера армии роялистов.
– Ну что ж, – пробормотал Хеймиш, снимая с раны слои пропитанной кровью одежды. Шерсть и лен были разорваны, и я ненароком задумалась, сколько же волокон ткани попало в рану. Волна тошноты подкатила к горлу, но я отмахнулась от тягостных мыслей и вернулась к своему занятию: продолжила повторяющимися и почти медитативными движениями создавать магию и накладывать чары на раненого.
Кажется, Хеймиш не обращался с вражеским офицером иначе из-за цвета формы бедолаги. Доктор внимательно рассмотрел рану, ощупал ее, хотя страдалец издавал пронзительные крики боли, и даже склонился понюхать.
– Дрянь дело, – вздохнул Оглторп, понизив голос так, что тот прозвучал почти ласково. Вряд ли юноша вообще его услышал, не то что понял, но хирург обращался именно к нему. – Нет смысла выковыривать из тебя пули. Будь хорошим мальчиком и выпей лекарство, оно облегчит боль.
Он хрипло велел своему подручному принести бутыль с маслянистой настойкой янтарного цвета. Взглянул на мерный стаканчик и вместо него плеснул лекарство в бокал, в котором еще оставался портвейн.