Мои спокойные размышления были прерваны весьма грубым, хоть и предсказуемым образом, пусть я об этом как-то и не подумал. В общем, в кухню вбежала тетя Петунья, видимо привлеченная запахом курицы, на секунду замерла в ох… удивлении от сюрреалистичной картины меня всего такого красивого, читающего книгу, сидя в любимом кожаном кресле дяди Вернона. Состояние крайнего, гм, удивления продлилось несколько секунд, после чего она пришла в себя и закричала:
— Дрянной мальчишка! Как ты смеешь тут находиться?! Уходи немедленно с моей кухни, урод! У даже не думай показываться из своей комнаты до завтра!
Я с некоторой флегматичностью смотрел поверх книги на женщину, которую недавно обвинял во всех смертных грехах. Сейчас она вызывала во мне лишь некоторое презрение и омерзение от того факта, что вообще можно обращаться с ребенком так, как она обращалась со мной. Я легко улыбнулся, от чего ее лицо жутко перекосило. Ничего больше я к ней не чувствовал, кроме разве что хотел убрать ее из кухни, хотя в первый момент было желание кинуть на стол толстую пачку фунтов и заявить: «Зови меня хозяин, женщина». Но я нашел такое поведение несколько неправильным, чересчур вызывающим, да и денег было жалко, так что я закрыл книжку, молча поднялся из кресла, достал из кармана смятую двадцатифунтовую купюру и кинул ей. Видимо, от неожиданности Петунья ее поймала.
— Я арендую Вашу кухню на сегодняшнее утро, будьте добры покинуть помещение. Добби, проводи даму и никого сюда не пускай, я занят, — и немного подумав, добавил.— И звук из комнаты заглуши, пожалуйста.
Рядом со мной появился Добби. Первым щелчком пальцев он слегка отбросил Петунью в комнату, а вторым закрыл за ней дверь.
— Спасибо, Добби. Если кто-то захочет пройти без разрешения — не пускай, в средствах особо не ограничивайся. Кстати, хотел тебя спросить, а почему чары Надзора подействовали на твою магию четыре года назад, а сейчас нет?
Домовик опять очень умильно «покраснел» и по привычке начал искать глазами что-нибудь тяжелое, но наказывать себя не спешил, хоть и было видно, что ему приходится себя сдерживать. Наблюдать за этим процессом было очень познавательно.
— Добби очень виноват! — наконец пересилил себя он. — Добби специально изменил свою магию так, чтобы все думали, что колдует волшебник. Магия домовиков не интересует большинство волшебников, и они не отслеживают ее. Добби поступил очень плохо! Пожалуйста, накажите плохого Добби! Добби тогда почти ничего не понимал, что делает из-за голода! Добби очень виноват!
Малыш залился слезами, периодически высмаркиваясь в свою безразмерную футболку. Я присел на корточки, погладил по голове и как можно мягче сказал:
— Ты ошибся, каждый имеет право на ошибку. Все это осталось в прошлом и это не так важно, как то, что ты делаешь сейчас.
Я еще раз погладил его по голове, не удержался и, улыбаясь, почесал за огромным ухом. Добби поднял на меня свои огромные глаза и тоже неуверенно улыбнулся. Я быстро обнял его и сказал:
— Сейчас ты все делаешь правильно. Ты молодец!
Слегка шмыгая носом, Добби исчез с легким хлопком, а я вернулся к чтению. Меня несколько поразил тот факт, что магия людей и домовиков различается, наверное, так же, как и у других существ. Это стоило основательно обдумать. К тому же интересно, откуда вообще берется магия? Мда, очень серьезный вопрос, с наскока на него не ответить. Потом спрошу у Гермионы, что она об этом думает, если смогу выпросить у нее прощение за свой идиотизм, который стоил ей здоровья. Ну как я вообще мог потащить друзей в Министерство! За милю же видно, что это была подстава! Все мы крепки задним умом, может теперь хоть научусь слушать умных людей, а свое мнение держать при себе.
Вылив бульон с кусочками курицы в специальный контейнер с чарами стазиса, я перешел в свою комнату, не повстречав ни Петунью, ни Вернона. Все-таки магическая цивилизация крайне разнообразна, вот и аналог термоса нашелся за приемлемую сумму. Пожалуй, пока хватит раздражать своих родственников, пусть привыкают постепенно. Образцом всепрощения, как Дамблдор, я быть не хочу, так что пусть платят за испорченное детство.
До полудня оставалось довольно много времени, так что от нечего делать я пролистал учебники за прошлые пять курсов. Особого энтузиазма у меня процесс не вызывал, но его явная полезность перевешивала.
Чары и гербология никогда особо тяжелыми для меня не были, так что беглого просмотра учебников хватило, чтобы освежить знания. В учебниках по ЗОТИ я не нашел для себя совершенно ничего нового. Астрономия никогда меня особо не интересовала, так что я вчитался в нее более основательно, сияние звезд стало гораздо более привлекательно, чем раньше. Интересно, почему из магловских наук в Хогвартсе изучают только астрономию? Это просто традиция или она имеет настолько важное значение? Много вопросов и совсем нет ответов.
С тоской поглядев на учебники по зельям, трансфигурации и истории магии, я стал собираться к Гермионе. С этими тремя предметами будут самые большие проблемы, хотя, возможно, оценки по СОВ не дадут мне продолжить их изучение. Книгу по прорицанию достойной внимания я не посчитал. Ладно, пробелы в знаниях не восполнить за несколько часов, а теперь в путь, пора набраться храбрости и извиниться хотя бы перед Гермионой, остальных я смогу увидеть разве что в Хогвартсе.
Привычно переместившись вместе с Добби, я осмотрел узкую улочку, на которой оказался. В очередной раз меня поразило, как хорошо волшебники маскируют свои учреждения, такие как госпиталь святого Мунго или Министерство Магии, хотя и тут бывают промахи. Вот кому пришло в голову установить вход на платформу 9 3⁄4 в самой людной части вокзала? И почему обычные маги так плохо маскируются? Неужели есть только считанное количество узких специалистов, которые разбираются в магловской культуре? Хм, странно это все. И действительно ли маглам совсем ничего не известно о магах?
Произведя на свет еще пачку вопросов без каких-либо вразумительных ответов, уже не удивляясь отсутствию более раннего интереса к таким вещам, я прошел в больницу через заброшенную витрину со старым манекеном.
В приемной было много самого разного народа с различными травмами — лишними частями тела, неестественным цветом кожи, глаз или волос и другими менее заметными травмами. Их обслуживали две приятного вида девушки, явно уставшие от наплыва посетителей. Широкие камины вдоль стены периодически вспыхивали, выпуская на свет каталки с пациентами и следующих за ними колдомедиков. Номер палаты я знал, так что никем не остановленный прошел на пятый этаж.
Светлая дверь с выбитыми на ней цифрами пять и семь была прямо передо мной. Чтобы войти, достаточно просто толкнуть ее. Однако, я стоял и просто смотрел на дверь, воображение рисовало удивленное лицо Гермионы, медленно меняющееся на презрительное и раздраженное. В голове звучал ее голос, произносивший: «Уйди отсюда, я не хочу тебя видеть». Ожидание затягивалось, и я почувствовал себя невообразимо глупо, надо уметь встречать последствия своих решений, какими бы тяжелыми они ни были. Я собрал волю в кулак, тихонько постучал и открыл дверь. Передо мной показалась маленькая двухместная палата с огромным окном во всю стену. На простой железной кровати у окна лежала Гермиона и спала, вторая кровать была пустой.
Я аккуратно подошел к окну и задернул тяжелые шторы, не давая лучам солнца проникнуть в помещение. Присев на простой деревянный стул, я поглядел на необычайно бледное лицо Гермионы, осознавая всю эгоистичность и необдуманную рискованность своего просчета. Я твердо себе пообещал, что не допущу больше ситуации, когда Гермиона подвергнется опасности. Гадкий голосок в глубине сознания заявил, что такое обещание в моем положении звучит откровенно жалко и невыполнимо. Мое сознание в гневе восстало против такого заявления, но его правдивости это не отменяло.