Люсиль догнала ее, подошла поближе и приглушенно произнесла:
— Мать. По-английски взрослый, который дал тебе жизнь, — мать. А росток, который соединился с ней, — отец.
— Понятно. Спасибо тебе. — К'астилль слегка замедлила шаг. — Скоро мы будем на месте.
Люсиль шагала рядом в своем армированном скафандре, защищенная от вони и опасностей Заставы, способная видеть лишь внешнюю красоту дня. Она задыхалась от усталости, стыда, вины и отвращения. Безумие! Безумие, сумасшествие и предвидение приближающегося безумия, от которого не спастись никому. Земная матушка-природа проявила больше заботы по отношению к своим детям. Разве смогли бы люди создать свою культуру, будь их биологическое наследие таким же суровым, как у зензамов? Караваны, поселки, крохотное население, которое, как теперь поняла Люсиль, просто было не в состоянии избавиться от всех голодных. Все достижения человечества тускнели по сравнению с пыткой отвратительного, унизительного цикла жизни.
К'астилль вывела их на небольшую прогалину.
— Мы всегда держим их здесь, когда останавливаемся поблизости. Так нам удобно, и им никто не мешает играть. Они где-то рядом. — К'астилль запрокинула голову и издала отрывистый, пронзительный крик.
Люсиль понадобилось всего несколько секунд, чтобы узнать крик — именно таким звуком зензамы подзывали…
Вскоре они и впрямь появились. Спотыкашки. Махали крыльями, кружились над прогалиной, трепеща, спускались на землю. Смешные, ласковые существа, глупенькие любимцы зензамов, милые, пестрые зверьки размером с кошку, с которыми любила играть Люсиль, знающие несколько слов на языке 3—1. Люсиль даже удалось обучить зверьков одному-двум английским словам.
Она узнала одного из спотыкашек — самого глупенького, которого Люсиль прозвала Метеором за стремительные, но неуклюжие полеты.
Метеор тоже заметил Люсиль и издал приветливый крик. Подлетев поближе, он замахал длинным хвостом, с вопросительной интонацией повторяя:
— Куки? Куки?
Срывающимся голосом К'астилль произнесла:
— Люсиль Колдер, Чарли Зизулу, позвольте представить вам Амезера, которого Люсиль прозвала Метеором. Позвольте представить моего отца.
— Куки?
Люсиль попыталась что-то сказать, но ее глаза наполнились слезами, по щекам побежали теплые ручейки. У нее перехватило горло, она издала сдавленный всхлип. Подняв руку к лицу, чтобы вытереть слезы, она вспомнила про шлем и зарыдала.
Чарли ощутил, как к его горлу подкатывает тошнота, испытал отчаянное желание немедленно вернуться на Землю, туда, где правила жизни не столь суровы. Зензамы оказались цивилизованным народом, а их творец — варваром.
— Куки?..
Постепенно, с величайшим трудом Люсиль удалось взять себя в руки. Она пыталась рассуждать трезво, призвать на помощь анализ. Какой жестокой оказалась ирония судьбы! Разумные существа, обладающие высокой культурой, которых она видела прежде, претерпевали смертельные мутации. С точки зрения стратегии воспроизведения и эволюции смена каждым существом пола была не лишена смысла. Неразвитым предкам зензамов такой образ жизни должен был неплохо послужить. Самкам зензамов, матерям, требовалась сообразительность и разум, чтобы воспитывать, вскармливать и защищать детенышей. Должно быть, за детенышами присматривало все стадо. Стада, предшественники групп, должны были сотрудничать между собой. А самцы, летающие самцы, должны были преодолевать большие расстояния — так, чтобы генофонд оказался как следует перемешан в небольшом, рассеянном по огромной территории населении. Они могли быстро распространять любые полезные мутации и обеспечивать генетическую совместимость вида. У каждого существа был двойной шанс распространить свои гены.
Только когда самки приобрели истинный разум, только когда у них развилась способность рассуждать, запоминать и общаться, оказалось, что внешне полезная стратегия — палка о двух концах. Мыслящие существа знали, что они являются потомками неразумных животных, что они обречены совокупляться с животными и в конце жизни становиться ими.
Сколько людей, страдающих от повреждений или болезней мозга, обреченные на безумие, предпочитали покончить жизнь самоубийством? И ведь такое происходило с каждым зензамом!
Неудивительно, что им не удавалось поддержать стабильную численность населения. Неудивительно, что так легко было найти пустые лагеря, строения, оставленные группами зензамов, только что покинувшими эти места…
Люсиль вспомнила свою мать — еще бодрую и крепкую, добродушную и остроумную, у которой за последние годы разве что прибавилось седины в волосах да морщин на лице. Старческое слабоумие в худшем случае было отдаленной и слабой опасностью, вполне предсказуемой в эти времена. А еще ей вспомнился отец — стройный, веселый, умный, добрый папа, исполненный мудрости и понимания, когда дети обращались к нему за советом.
Какой бы выросла она, Люсиль, какую горечь испытывали бы постоянно человеческие дети, зная, что их отцами были безмозглые животные?
— Ну вот, — подытожила К'астилль, сверху вниз глядя на трогательного, жалкого зверька, маленького глупыша, не понимающего, чем опечалены его друзья. — Вы видели мое будущее — мне предстоит стать суетливым, бездумным существом, которое при желании можно научить выпрашивать еду.
Вам такое не грозит, и это различие все время будет осложнять отношения между нашими народами. Это меня и волнует.
Но должна признаться, мне стало любопытно. Я уже долго размышляю, но все не решаюсь спросить… теперь вы видели наши ростки, и было бы справедливо показать ваши. Конечно, вы не привезли их с собой, но меня вполне устроит рассказ. Опишите, как выглядят ваши ростки?
Чарли ошеломленно обернулся к Люсиль.
«О Господи, — пронеслось в голове у Люсиль, — вот к чему привело мое описание нашего жизненного цикла! Я забыла упомянуть, что наши мужчины разумны! К'астилль до сих пор считает Чарли женщиной!» Чарли поймал взгляд Люсиль, и она кивнула. Он все понял и согласился. Истина могла обернуться лишними сложностями, возможно, даже бедой. Но К'астилль заслуживала правды, а рано или поздно ложь все равно раскрылась бы.
— Нет, мы привезли их сюда, — отозвалась Люсиль. — Наши взрослые называются женщинами, а ростки — мужчинами. Сейчас ты разговариваешь с одним из них.
33
На борту корабля «Воссоединение». По пути с орбиты Заставы в лагерь рафинаторов
Океанские волны взметнули курчавую тучу сверхгорячего пара и молекул, разорванных на атомы, нагретых ревущими реактивными двигателями «Воссоединения». Сам воздух пылал, пока нагретые до высочайших температур кислород и водород остывали, окружая корабль бледно-голубым нимбом. Шлюпка почти полностью погрузилась в воду, прежде чем вновь подняться и продолжить полет по горизонтали. Жар двигателей, выхлопы воздуха и пара моментально высушили поверхность шлюпки.
Синтия Ву радовалась любой, даже ничтожно малой победе. Полет оказался чертовски трудным. Густав хотел убедить всех, кто наблюдал за «Воссоединением» в радары, что шлюпка затонула, упала в океан и взорвалась. И вход в атмосферу выдался не из легких. Автопилот вел шлюпку сквозь атмосферу, полагаясь на торможение о воздух, не включая реактивные двигатели, пока «Воссоединение» не оказалось всего в пяти километрах над водой — небывало низкая высота для космического судна. Вспышка реактивных двигателей и ревущее облако пара внешне выглядели почти как взрыв и должны были убедить любых наблюдателей с орбиты.
Но самое главное, ионный шлейф, образующийся при сгорании, должен был создать помехи на экранах радаров. Синтия переключила пульт, проверила свои координаты относительно сигнала маяка, дала компьютеру команду начать баллистический прыжок в сторону маяка при минимальной мощности и отключила реактивные двигатели.