Герасси заключил на иронической ноте: «Что ж, мне остается только вежливо попросить, что пока все решения могут приниматься небольшой группой моих коллег за закрытыми дверями, пожалуйста, разрешите нам хотя бы узнать, что это за решения».
Единственным радикалом, получившим должность на факультете философии в 1970-х в университете штата Вермонт, был Уилл Миллер, популярный преподаватель, публикуемый автор и политический активист. Хотя он и победил в борьбе за пост, его заставили за это поплатиться. Ему было отказано в продвижении по службе, и в течение 25 лет он оставался ассистентом профессора с жалованьем, замороженным ниже уровня начинающего и самого низкооплачиваемого преподавателя. У него отбирали все лекционные курсы и отдавали их факультетским боссам. Тринадцать лет его обходили в предоставлении годового академического отпуска для исследовательской работы и наконец он получил один семестр, свободный от лекций, только после того, как стал угрожать привлечением администрации факультета к суду. Регулярно проводимое поочередное снижение преподавательской нагрузки на факультете также никак его не касалось.
Миф о радикальном университете
Те, кто контролирует заведения высшего образования в Соединенных Штатах, должны желать своим студентам тех же благ, которые они так страстно отстаивают для жителей «тоталитарных» стран, а именно возможность слушать, изучать, выражать и поддерживать (или отвергать) ниспровергающие, критические взгляды в своей среде и образовательном заведении, не опасаясь репрессий. Вместо этого редкий радикально настроенный ученый не встречал серьезных трудностей в поиске работы или контракта, независимо от его или ее квалификации.
Консерваторы считают по-другому. Они видят академию пронизанной левизной, и неудивительно, так как они считают «левыми» любого слева от себя, включая центристов мейнстрима и «умеренных». Разумеется, активность университетских городков не умерла с концом 1960-х. Все годы с тех пор студенты протестовали против корпоративных инвестиций в ЮАР, где правил апартеид, против гонки вооружений, против вмешательства США в Центральной Америке, против вторжения США в Панаму и бомбежку Ирака. Проходили демонстрации в поддержку исследований женского вопроса и многообразия культур, против расизма, гендерной дискриминации и евроцентристского уклона в программе обучения.
Такие протесты подвергались безжалостным нападкам со стороны принадлежащих корпорациям средств массовой информации, как «политически корректный маккартизм». Таким образом, сами по себе попытки бороться с реакционностью клеймятся как реакционность такими беспринципными консерваторами, как Тан Хентофф, Уильям Ф. Бакли и прочими, которых слишком много, чтобы всех упомянуть. Они внезапно объявились защитниками разнообразия, настаивая на том, что сексистам, расистам и фашистам следует дать свободу выражать свое негодование, но их противники не могут свободно разоблачать их за это.
С незамутненным этноцентризмом писатель Сол Беллоу порочил общества, не имеющие своей письменности, задавая вопрос: «Кто Толстой у зулусов? Кто Пруст у папуасов?» Порицаемый за свое евроцентристское высокомерие, Беллоу бесновался на страницах New York Times (10 March 1994): «Нам нельзя и рта открыть, чтобы нас не заклеймили расистами, женоненавистниками, сверхчеловеками, империалистами или фашистами». Писатели, подобные Беллоу, которые шумно приветствуются всей традиционной литературной общественностью, публикуются крупными средствами массовой информации и свободно допускаются в ведущие университеты, считают себя несправедливо обвиненными при малейшей попытке анализа их предубеждений. Именно так поощряется создание мифического образа университета, где доминируют феминистки, лесбиянки, гомосексуалисты, марксисты и афроамериканские воинствующие элементы. Именно так роли угнетателей и угнетенных меняются местами.