Положение, конечно, не было однозначным, но мы видим, что если конкретного русского в чем-то ущемляли, то это был не закон и не обычай, а извращение, покрывавшееся бюрократической судебной камарильей.
Изначально назначение дворян в России заключалось не в управлении сельским хозяйством, а в военной службе, причем службе вечной и непрерывной.
Пока Россия была небольшой по размерам, пока татары нападали в основном только в начале лета, когда был корм для лошадей; а западные противники — только в разгаре зимы, когда замерзали болота и становились проходимыми дороги, у дворян были небольшие промежутки времени, в течение которых они могли отдохнуть дома и лично распорядиться делами по хозяйству. Но Россия расширялась, на окраинах строились крепости, нуждающиеся в гарнизонах. Ездить на побывку домой дворянам стало некогда. В 15 лет призванные «новиком» на службу они до самой старости могли ни разу не побывать дома, не видеть своих крепостных, которых все это время мог разорять недобросовестный управляющий. Отпуска не практиковались. Чтобы их получить, приходилось давать огромные взятки чиновникам, да отпуск и не мог помочь делу. Бремя службы тяготило одинаково всех. Фельдмаршал Шереметьев, глубокий старик, слезно просил Петра I отпустить его со службы. Петр ему даже не ответил. Лет тридцать спустя, в октябре 1736 года, фельдмаршал Леси, храбрый и скромный генерал-трудяга, участвовавший почти во всех более или менее крупных военных кампаниях того времени и в Польше, и на Юге, написал: «Понеже я с начала отбытия моего в Польшу уже четвертый год в домишке моем не бывал и бедной моей фамилии не только не видал, но за отдалением и мало писем получал, паче же дети мои одни без всякой науки, а другие без призрения находятся, того ради Ваше Императорское Величество приемлю дерзновение утруждать, чтобы нынешнее зимнее время соизволили от команды меня уволить в Ригу». Но вместо отпуска получил выговор.
Непрерывность и длительность службы представляли для дворян помимо общих еще и экономические трудности. В России за службу государству не платили ничего и никогда. Какую плату должен получать сын за службу семье? Если платили, то для того, чтобы мог служить. Тех, кто имел крепостных, естественно, содержали крестьяне. Но крепостные — это предприятие, им надо управлять, ему нужен хозяин. Без хозяина предприятие хиреет и доход дворянина уменьшается. Получается, чем тяжелее служишь — тем хуже живешь.
Знающие могут сказать, что в те времена любая армия имела доход не только от крепостных и от жалованья, но и от военной добычи, а она порой бывала значительной. К примеру, Горацио Нельсон, став капитаном корабля, начал быстро богатеть. И в английском флоте это было естественно. В первых боях доля Нельсона в добыче составила уже 800 фунтов стерлингов, и его биограф сетует, что он не участвовал в захвате и ограблении испанского порта Омоа в Гондурасском заливе, где добыча моряков и морской пехоты составила 3 миллиона фунтов. Это обычное дело для «цивилизованной» Англии.
А вот пример России. Русские под командованием фельдмаршала Шереметьева взяли шведскую крепость Мариенбург. В числе добычи — женщины, и это тоже по тем временам обычно. Фельдмаршалу понравилась одна, но он не берет ее как свою долю добычи, а покупает за рубль у солдата. Эпизод точен, поскольку эта женщина стала российской императрицей Екатериной I. Но интересно, почему солдаты с добычей, а фельдмаршал без добычи? В книге «Наука побеждать» А. В. Суворова для солдат написано: «Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник. Святая добычя: возьми лагерь — все ваше! Возьми крепость — все ваше! В Измаиле, кроме иного, делили золото и серебро пригоршнями. Так и во многих местах». Почему Суворов в одном месте пишет «нас поит и кормит», а в другом пишет «все ваше», а не «все наше»? Ответ простой, хотя его и мало кто знает. В отличие от западных русские дворяне в святой военной добыче никогда не участвовали, не имели права. Она принадлежала только царю и солдатам — отцу и семье. Для русских дворян война была всегда бесприбыльным делом. Можно гадать, почему так, но обратим внимание, что и здесь есть некоторое отделение дворян от народа.
Рассуждая о дворянах, о воинах, нелишне отвлечься и сказать несколько слов о русских солдатах.
Солдат — это сложная профессия, в которой должны быть заложены два начала. Во-первых, солдат должен быть профессионалом, то есть уметь убивать в бою солдат противника. Для этого он должен владеть большим количеством специальных приемов точно так же, как и специалист любой другой профессии. Как в любой другой профессии, для этого солдату нужен стимул. То, что его могут убить, если он не будет профессионалом, как ни странно, обычно плохо работает как стимул, поскольку с появлением оружия дальнего поражения в бою могут убить любого. Но главное, убивать учатся в мирное время, когда этого стимула нет. Стимулом может быть обычный доход, зарплата, возможность хорошо жить благодаря своему профессионализму. Речь идет о зарплате наемного солдата или возможности грабежа, добычи.
Но в любом случае возможность разбогатеть благодаря своей профессии, безусловно, способствует ее освоению.
Для русских это никогда не было стимулом. Армия России никогда не была наемной, а русские никогда не были наемниками. Военная служба — долг, его обязаны нести все. За то, что служишь, денег не платили, платили для того, чтобы служил. Многим не понятна разница, но она есть, и весьма существенна. Скажем, один сын в семье может заниматься ее охраной профессионально, и для этого семья может платить ему деньги. Но платят деньги и наемнику. Однако если создалось такое положение, что у семьи нет денег, наемник скажет: «Гуд бай, май фрэндз» и будет прав, потому что ему платят за то, что он служит. А сын так сказать не может. Он защищает свою семью, и есть у нее деньги или нет, значения не имеет. Это его долг.
Возможность грабить во время войны отсутствовала: подавляющее число войн были оборонительными. Кого грабить? Свои освобожденные города? Да и в отношении противника, начиная с XIX века, грабеж перестал поощряться, а затем начал преследоваться. Материальный стимул в освоении солдатской профессии в России всегда отсутствовал.
И надо сказать, что, как это ни парадоксально, но с профессиональной точки зрения в мирное время и в начале войны русские солдаты всегда уступают иностранным. Это подтверждают сотни исторических примеров. В Смутное время, когда дворянское ополчение не могло справиться с поляками, отчаявшиеся бояре наняли шведов. Под Нарвой Карл XII буквально разогнал втрое превосходящее численностью русское войско под командованием Петра I. Под Полтавой Петр I поставил за линией своих войск заградительные отряды. Под Бородином Кутузов принял жестокие меры против бегущих и дезертиров. Женщина-кавалерист Дурова со своими уланами ночью наткнулась на казачий разъезд, и уланы, решив, что это французы, бросили ее и удрали — она с сожалением вспоминала о хорватах, с которыми раньше служила. А 1941 год?
Но у солдатской службы есть и второе начало. Солдат действует в условиях опасности для жизни, он должен морально принять неизбежность смерти в бою и смотреть на жизнь как на счастливый случай. И чем тяжелее бой, чем тяжелее война, тем больше жертв требуется от солдата, тем тверже он должен быть. Никакой материальный стимул этой твердости не даст. Зачем мертвому деньги? Даже профессионалу? Только сознание того, что от тебя зависит жизнь твоей семьи, дает такую твердость, только преданность ей, только патриотизм. Не слава великого воина, не слава героя, а преданность народу.
Да, русские тоже состоят из костей и мяса. Им тоже бывает страшно. И они в первых боях бегут, паникуют, сдаются. Но проходит какое-то время, появляются ярость, обида за потери, страх не за себя, а за семью, появляется опыт бить врага, и русская армия превращается в силу, которую никто не в состоянии остановить. Опять обратимся к историческим примерам. Великий полководец Фридрих II, не потерпевший ни одного поражения в войнах с Францией и Австрией, отдал русскому солдату и Пруссию, и Берлин, сетуя: «Русского солдата мало убить, его нужно еще и повалить!» В 1941 году Красная Армия, бросая пушки, танки, пленных, бежала к Волге, но прошло три года, и она берет сильнейшую крепость Кенигсберг, теряя в восьмидневном штурме менее 4 тысяч человек. Осажденные немцы в этом мощнейшем укреплении Европы теряют 40 тысяч и 92 тысячи успевают сдаться.