— Я найду тебя, проклятая!!! — звенело эхо, заикаясь, точно от ужаса. Когда я взвилась в воздух с гулом реактивной турбины, оно еще катилось по долине.
Я найду тебя. Мало было убить тебя в моей голове. Я тебя недооценила, мама. Я думала, ты смиришься с поражением, потеряв вожделенную награду — второй век молодости и любования собой в тысячах зеркал. Я думала, ты отпустишь меня на свободу. Я думала, ты умнее, мама. Я думала, ты поймешь: я — твоя смерть.
И я уже иду. К тебе. Мы скоро встретимся. Ты наконец-то обретешь покой. Это я тебе гарантирую. Мама.
Собственно, еще отправляясь убивать дорогую мамочку, я намеревалась с ним переведаться. Спросить насчет Дубины: и что ж мне за везенье такое — повсюду драконов встречать? Потому что три дракона (считая меня) на одну историю — это уже перебор. Пора выяснить, чего мы тут сгрудились, словно в зоопарке.
И вот, без лишней тягомотины я оказалась там, где заказывала. В отдельном кабинете. То ли в клубе, то ли в ресторане, декорированном под жилье эстета, подвинутого на викторианстве. Он всегда любил такие темные, захламленные места, до потолка уделанные дубовыми панелями.
Запах кожаной мебели и старого дерева, книжной пыли и свежемолотого кофе — какой знакомый, желанный аромат… Аромат-воспоминание. Аромат-ловушка. Я растянулась на оттоманке, заложив руки за голову. А он, исчадие моего прошлого, сидел по другую сторону стола и смотрел на меня — все с тем же интересом и нежностью, что и целую вечность назад.
Может быть, тогда, вечность назад я бы засмущалась, сидя рядом с Его Великолепием в эдаком затрапезе: седая, изрубленная, татуированная, вооруженная и безнадежно одинокая. Но сегодня я знаю: никакие усилия не поставят меня на одну ступень с рядовым драконьим имиджем. Я уж лучше побуду без всякого имиджа. Это же реальные шрамы, не косметические. Это реальное одиночество, не напускное. И седина — моя, не мелированная.
Да, мне нечего предложить тебе, мой дорогой. Ничего из арсенала красивой женщины, которую мужчины носят на руках. Ничего из набора умелой манипуляторши сердцами. Но я и не предлагать сюда явилась. Я пришла спрашивать.
А сначала мы выпьем свой ночной кофе. Как ты любишь. Кому-то кофе милей всего на рассвете, кому-то днем, кому-то круглосуточно. А ты любишь кофе ночью, рядом с желтой свечой, в какой-нибудь старинной библиотеке и под что-нибудь трагическое. Помнишь, как мы слушали "Призрак оперы" точно в таком же клубе? И что это, кстати, за комната? Впрочем, неважно. Все равно она выдумана тобой. Завтра на ее месте появится что-нибудь другое.
Я гляжу в спокойное темноглазое лицо и ищу хоть какие-то перемены. Не-а. Их нет, потому что ты — не человек.
Драконы являются к людям в разном возрасте, выбирая кому что нравится. Есть тысячелетние дети, которые никогда не вырастают и вечно переходят из одних любящих рук в другие, выбирая себе приемных родителей, истосковавшихся по детскому смеху и кокетливым гримаскам. Есть подростки, кочующие из одной дурной компашки в другую, наслаждаясь бурей эмоций и иерархией волчьей стаи. Есть молодые люди, умело романирующие с пылкими девицами всех сословий или иронично внимающие тупым человеческим гениям. Есть задумчивые зрелые мужчины, занятые тем же — но под соусом многозначительного молчания.
Женщин-драконов я не встречала. Ни одной. Я даже не уверена, что сама остаюсь женщиной, превращаясь в дракона.
И вот теперь мы поговорим откровенно, на равных. Я ведь теперь новичок, не так ли? Новообращенная драконница — бестолковая и могучая, словно укушенная вампиром жертва, у которой зубки режутся? И значит, нужно мне обрести наставника, выудить у него зерцало премудрости, а потом уж убивать своих ближайших родственниц.
Так что не тяни, любимый. Давай поговорим, как дракон с драконом.
— А что ты хочешь узнать? — спрашивает он совершенно искренне. — Разве есть еще что-то?
Я замираю. То есть как это "еще что-то"? Я пока только одно и поняла: при словах, что я сама, своими руками отдам Геркулеса Кордейре и пойду своим кромешным путем без всяких спутников, друзей, защитников и прочая, мне неожиданно стало очень больно. И от боли я превратилась в дракона. И больше с тех пор человеком не была. Вот до этой самой минуты. Дубине, видно, тоже стало очень больно, когда он увидел, кем я оборотилась, пальнул мне в задницу из базуки и вроде бы даже попал. Потом от боли, что он меня убил (и непременно убил бы! не будь я драконом с их сверхзвуковой скоростью полета!), бедный мой Дубина упал на прекрасные тисовые полы королевской опочивальни и забился в той же страшной судороге, что и я на злосчастном крылечке.
Так мы оба стали драконами. Очень восприимчивыми и очень понятливыми существами.
— Итак, мы ВСЕ драконы? — я склоняю голову к правому плечу. В юности у меня этой привычки не было. Она появилась, когда я научилась целиться и стрелять.
Он кивает. Есть существа, наполняющие любой жест такой значительностью, что кроме жестов от них больше ничего и не требуется. Но я упорнее людей, мне мало красивых жестов.
— Я? Дубина? Ты? — по кивку на каждое имя. Положительно. — Моя мать? Кордейра? — Отрицательно. — Почему?
— Не тот сорт боли… — он пожимает плечами. Потом заботливо подливает мне кофе и подвигает ажурную серебряную вазочку с нашими любимыми солоноватыми галетами. Запах кофе и маслянистой галетной корочки сводит меня с ума. Но я нипочем не сойду. Я знаю, чего хочу. И своего добьюсь.
— Объясняй!
— Ты же отдавала свою жизнь за другого? — он все возится и возится с кофейником, как будто решил стать драконом-баристой, единственным в своем роде.
— Когда? Кхха-а! — Кофе не в то горло попал. — Не было этого, точно помню. Я жертвую другими, когда намерена выжить. Всегда.
— А на Патриарших?
— Что на Патриарших? Я загрызла Трансаку, она же Безумная Карга. Жаль, что не до конца. — Гадкий вкус эктоплазмы больше не преследует меня. У дракона во рту… пардон, в пасти всегда стоит вкус пепла и золы. С точки зрения дракона, этакая приятная горчинка. Почти эспрессо.
— А кто подумал: не найду жертвы — отдам себя?
Действительно, подумал. Подумала. Из чистой, как слеза монашки, жертвенности. Мне Геркулес не очень-то полезен. От него пока одни проблемы: то его стрелой в бок ранят — а я потом болей; то ему Карга мозги запудрит — он меня Старому Хрену тепленькой на фазенду приволочет… А отдавать жалко. Что смерти, что Кордейре. Да, Кордейра!
— Жертвенность — это ведь не все?
— Да. Нет. Жертвенность — не все. — Морщится. Недоволен разночтениями человечьего языка. Красивую реплику ему испортили. Позер!
— Надо сперва побывать в убийцах, не так ли? — скорее утверждение, чем вопрос.
— Не просто побывать. Привыкнуть. — Он проводит пальцами над свечой, рисуясь и одновременно посмеиваясь над собой. — Зачем столько спрашивать? Разве не интересно самой все узнать?
— Не-а. Не интересно. Хочу все знать от тебя. А сама буду только делать глупости. — Как ни странно, ему всегда нравилось, когда его подкалывают.
— Ну хорошо. — Вздох и мхатовская пауза. — Одного набора стеклышек мало. Нужно, чтобы узор сошелся с образцом.
Теперь поняла. Можно мучить людей, слегка жертвуя собой, как все тираны, — недоедать-недосыпать, отправляя толпы народу в могилу и на галеры. Можно стать киллером и спасателем в одном флаконе, выручать одних, гробить других, потом менять их местами, чтоб гонорар округлить. Но ни крыльев, ни огнемета в глотке не приобрести. Потому как требуется особое стечение обстоятельств. Тот, кому ненароком повезло, получит божий дар в виде летучести, огнементности и яйценоскости. Но придется оказаться в нужном месте, в нужное время и в нужном состоянии.
Можно, можно иначе. Эксперимент на человеке, результат непредсказуем. Магия тщательно отмеренной боли и освященных веками проклятий — это и есть второй путь.
— Магия — жестока и точна. Ты получаешь не то, что хотела, а то, что должна получить. — Обворожительный голос. Голос существа, состоящего из магии. Но меня ему не обворожить. Времена легковерия прошли. Настала эпоха жестокой точности. — Твоя мать уже ошиблась, решив, что «молодое» значит «слабое». Мы часто так ошибаемся. Чем мы старее, тем пренебрежительнее. И однажды это стоит нам жизни.