Ася перехватывает мою мысль на лету. И печально усмехается. Действительно, церковники братца Шарля не признали бы в нас людей. Ни в ком. Включая их высочество Эркюля. И принялись бы изгонять как нечисть и нелюдь. Вероятно, духами, демонами, а то и богами языческого пантеона становятся те, кого родственники особенно допекли. Энергия скверных слов и дел преображала их сердца и мысли во что-то новое, несовместимое с человеческими телами…
— Так мы пойдем ТУДА или нет? — упорствует Кордейра.
— Конечно, пойдем! — ставит точку Дубина. Еще бы. Там, за переливчатой гладью, его принцесса все еще сидит в своей светлице хрустальной статуей, подняв прозрачную руку, и свет проходит сквозь нее легче, чем сквозь оконное стекло… И кто гарантирует, что народ не уничтожит колдовское изваяние неведомо куда девшейся принцессы, если мы не вернем Кордейру домой? Может, гибель «статуи» никак не повлияет на Королеву Вод, а может, и убьет ее на месте. И все-таки ни одному из нас не будет жизни в причудливом зазеркальном царстве, пока жив наш враг… что бы он собой ни представлял.
Ловко, однако же, Ася увела нас от главного вопроса!
— Итак, — сухо говорю я, — ты создала этот мир. Не слишком представляя, чем это тебе грозит. И выгоды никакой не преследовала.
— Почему же? Всякий, создающий свой мир, преследует выгоду, — улыбается наша демиургиня. — Здесь была ты. Ты могла делать то, о чем я всегда мечтала.
— И что же?
— Уничтожать своих врагов. Физически уничтожать. Ведь ламия — это я. И ярость ее жила во мне, бессильная и безвыходная, и душила меня, и уродовала мой разум. Но в своем мире я — законопослушный обыватель. Рубить в капусту всех, кто мне навредил, я не имею возможности. Или смелости. Или того и другого. Я выпустила тебя в этом мир, как демона смерти, как ангела мести, вооруженного и бесстрашного. Но я не знала, что выпускаю еще кое-что. Кое-кого.
— Рассказывай дальше, — я устраиваюсь удобнее на сырых камнях. Чувствую, нас ждет еще много откровений.
— Ярость бывает чистая, кровавая, открытая. А бывает изломанная, тайная, подлая. Ярость, обращенная не на врагов, не на тех, кто причинил тебе зло когда-то или продолжает причинять. Она выбирает жертв из числа слабых, доверчивых, беззащитных. Таких, как ты сама… была. И продолжает эстафету подлости, и становится еще гаже, еще злее, еще бесчестнее, чем твой палач. Распознать ее в себе почти невозможно. Разум отказывается верить, что в нем живет подобная тварь. А она тем временем захватывает все больше и больше пространства души. И если я создаю мир из своей души, то я воплощаю и это неназванное, нераспознанное зло. И оно приходит в миры, которым я дала жизнь. — Ася устало вздыхает. — Вот и все. Я — это она. Она — это я.
— И что, выходит, Старый Хрен тебе вроде как… двойник? — вскидываюсь я. — Или близнец? Сестрица твоя? Или братец? Или еще какого-нибудь пола — извини, я в божественной физиологии не разбираюсь…
Ася глядит на меня с тоской.
— Нет, не близнец. Она — это я. Просто я. Только из другой судьбы.
Ум у меня начинает заходить за разум.
— Из какой другой судьбы?
— Из непрожитой. Я, пытаясь скрыться от своей боли и гнева, сошла с ума. Там… — Ася неопределенно машет рукой куда-то в темноту. — Это была только одна из дорог, которой можно сбежать от боли — внутрь себя, глубоко, чтоб окружающая действительность не терзала. А другая я, в иной реальности, пошла другой дорогой. Научилась быть жестокой. Научилась убивать без оружия. Научилась обращаться с людьми, как с шахматными фигурками. Может, ей тоже что-то не нравилось в ее мире, ей захотелось большей власти, шахматную доску побольше, не знаю. И она тоже принялась создавать себе мир. В котором ты, Геркулес и Кордейра должны были стать пищей, рабами, подручными… И она бы своего добилась, если бы мир у нас не оказался общим, одним на двоих. Я начала ей мешать, ты вышла из-под контроля, вместо покорных зомби она получала то ламию, то суккуба, то дракона… и даже нескольких драконов. Я все запутывала и запутывала ее планы, не зная, что творю и почему. А ведь как все хорошо начиналось, когда она позволила вам сбежать из Горы!
Действительно. Уже тогда нам полагалось ощутить к Старому Хрену любовь и благодарность неизбывную. А мы почему-то были злы на него и подозревали в нем источник всех наших несчастий. Хотя, может быть, наши беды начались именно с Асиного вмешательства. Жирный Хрен пытался легким путем привести нас в рабство. Ася тропами боли и потерь вела к свободе. Неисповедимы пути демиургов…