Жена ему сказала, что некоторые люди боятся воды, а он боится песка, и в этом нет ничего ужасного. Просила, чтобы он перестал бороться с собой, пусть всё идёт своим чередом: «Всё равно тебя не брошу, потому что ты хороший». Так у них повелось, что она иногда читала ему вслух, а он слушал, закрыв глаза, когда уставал так, что не мог спать, но и сам читать не мог: буквы прыгали в поле зрения. Слушал не столько книгу, сколько её голос, нежный и твёрдый одновременно, глубокий, как тихое лесное озеро, в котором запросто утонуть, поддавшись на эту обманчивую тишину. Ему нравился её голос, даже если приходилось его повышать. Он как-то сразу успокаивался от его звучания, узнал бы его из тысячи.
Однажды она читала ему книгу, что раньше у представителей высшего класса была забава изображать из себя психически неуравновешенного человека. Считалось, что у низшего грубого сословия, крестьян, солдат и мастеровых, нет души, психики, так что и болеть там нечему. Эта публика создана для тяжёлого физического труда и изнуряющей службы, где душа не нужна, поэтому ею обладает только элита. Вот элита и отрывалась по полной: демонстрировала друг другу свои заскоки, словно некое соревнование шло, у кого этой души, стало быть, больше. Всевозможные эпилепсии и шизофрении были в такой моде, что ими «болели» через одного. Якобы у избранных души так много, больше всех отвесили при раздаче, аж воспалилась. Реальным душевнобольным завидовали белой завистью! Нервные расстройства считались признаком сильной личности от переизбытка психической материи. Дескать, изболелась душенька за страну и народ, будь он не ладен, довели элиту до безумия. Но поскольку подавляющее большинство всегда психически здорово, то приходилось культивировать в себе разные странности искусственно и даже насильственно. Некий граф, например, приходил в гости и поедал там не угощение со стола, разговаривая о высоком, а цветы на окнах. Все к этому так привыкли, что заранее готовили обладателю сложной душевной структуры горшочек с сочной геранью – всё ж вкуснее сухого плюща.
Авторитет редко так смеялся, даже просил ещё перечитать. Он вспомнил, как призывники жрали цветы на медкомиссии в Военкомате. Кактусы! Районный психиатр-садист специально горшки подменил, а то надоело смотреть на совершенно здоровые и хитрые рожи детей трудового народа, как они бодро жуют его любимый хлорофитум, словно салат метут. Эка невидаль – традесканцию слопал! Это любой дурак осилит, а ты попробуй колючее дитя пустыни. Один плечистый пэтэушник сожрал три штуки за подход!
– Браво, – мрачно констатировал председатель комиссии. – К службе готов. Туда, куда вас отправят, молодые люди, таких сочных кактусов, конечно, нет, но разных колючек предостаточно. И вам придётся иногда их кушать. Инструктор объяснит, как это лучше делать. Кстати, сами колючки жрать совсем не обязательно. И ещё… Вас там по-настоящему сведут с ума, так что я не прощаюсь.
И заботливо выдернул несколько иголок из носа расстроенного призывника, который потом дослужился до майора спецназа, сейчас уже на пенсии, выбил у армии квартиру в ближних пригородах Северной Столицы. В буквальном смысле выбил – начальство за горло взял, когда оно крякнуло своё излюбленное: «Ещё не время сынок, не все пингвины в Антарктиде по хоккейной клюшке получили». Крышует бизнес в своём районе, иногда Авторитету помогает решать кой-какие мелкие проблемы. В преступном мире известен под позывным Кактус. До сих пор недоумевает, зачем жрал эту гадость. Напугали ребёнка армией, а оказалось, что на гражданке куда как страшней.
Бывает же такое, чтобы здоровому человеку приходилось изображать из себя безумного! У элиты и в новом веке это модно – данная публика не меняется. Говорят, что в новом веке мир переплюнет самого себя по части сумасшествий за все предыдущие столетия. Авторитету же очень хотелось избавиться от этого состояния, которое он не знал, как и обозначить. Больше всего бесило, почему он не может понять, когда это произойдёт в следующий раз. И главное, он очень много видел песка на войне, наглотался его предостаточно на Кавказе и Балканах, но там этого просто не замечал. А в мирной жизни мог запросто сделаться больным и беспомощным от одного его вида.