Выбрать главу

Так анархизм приходит к заключению, что безвластное общество возможно. Ни современные формы общественных союзов, ни их санкции не суть логические категории общественности, но категории исторические.

Вся предшествующая социологическая наука постоянно погрешала тем, что в своих исследованиях — даже в пределах, разрешимых ее специальной методологией, — чрезмерно игнорировала личность как фактор социологический. Для нее личность всегда оставалась лишь служебным органом, объектом, единицей, над которой стихийному началу общественности разрешалось производить любые операции вплоть до приравнивания ее нулю.

Между тем личность есть кардинальная проблема, отправной пункт всякого социологического исследования. Сущность взаимоотношений личности и общества вовсе не разрешается веселым и безоговорочным упразднением первой. Это не социология, а плохая арифметика.

Рассуждая так, мы не проглядим первенствующего для нас факта, что успехи общения есть успехи личности; что общение может выразить и выражает исключительно то, что дано вложить в него личности; что самостоятельные явления, приписываемые коллективу, по существу, есть все же явления, порожденные историческими качествами личности; что тайны общения, скрытые от людей в ранних исторических обществах, перестают быть тайнами уже в буржуазно-демократических обществах, ибо социалистическая и особенно анархическая критика наносит непоправимые удары буржуазному оптимизму и вере в стихийный естественный гармонический порядок, своим происхождением обязанный любым внешним силам, но только не воле человека.

Так непроницаемый фетиш долгое время с необычайной ловкостью перелагал ответственность за все социальное зло с плеч благочестивых проповедников гармонии на независящие обстоятельства. Новое общество, зародыши которого мы наблюдаем в настоящее время, не может знать ни покорных воле пожиманий плеч, ни ссылок на анонимного, но дерзкого обидчика.

Всякое общение ныне ответственно за собственную историческую судьбу. Не только классовые группы, массы, но даже отдельные индивидуальности приобретают все больше возможности ковать собственную историю. Жизнь шире, богаче, податливее прокрустовых схем, пугающих ныне лишь кротов своими среднеарифметическими veto.

Мистические ссылки на «необходимость» годятся лишь для одурачивания темноты. Никто лучше не расправляется с этой необходимостью, как те, кто призван ее устанавливать. Спор о «необходимости» в условиях нашего исторического познания есть спор схоластов, спор далеко не бескорыстный. Лишь немногие схоласты спорят о «необходимости» из любви к чистому искусству, движимые инстинктом правдолюбия. Такие аскеты — в меньшинстве, большинство четно зарабатывают на этом споре славу, авторитет, власть — звание вождя. И чем одареннее спекулянт, тем выгоднее ведет он свою коммерцию. Обывателям, мистически приседающим пред «необходимостью», приходится платить за нее цену, какую прикажут. Деньги так деньги, вольности так вольности.

В наши дни и в этой игре кое-что начинают понимать. Слишком много было путаницы, просчетов и шулерства с «необходимостью».

Реальные голоса жизни, непосредственные факты нашего сознания все более решительно зовут нас самих к творчеству, борьбе, ответственности. Наиболее совершенная форма современной общественности — классовая организация — первая дает отпор социальной мистике, зовущей к пассивизму и образованию новых рантье. В этом движении, в процессе развития классового самосознания, конечно, возникают новые идолы, правящие своими верноподданными.

Но этих идолов не следует особенно бояться. Они непрочны, ибо они противоречат революционной сущности подлинно боевой организации. Между тем только такая и согласуется с анархическим мироощущением. Остальные мертвы, ибо заняты светским богословием.

И последовательное низведение универсальных божеств до степени местных, провинциальных означает постепенное низведение их до роли, единственно им подобающей, рабочей гипотезы. Они кончаются, когда перестает быть нужной их служба.

Нам остается поставить еще один вопрос — упраздняет ли борьба против величайшего фетиша человеческой истории — «власти» до конца антагонизмы, вырастающие из самого факта человеческого общения?