— Вы вице-председатель национально-либеральной партии, не так ли?
— Точно.
— Ваш председатель — самый богатый человек города господин Танашока, не так ли?
— Вы меня отождествляете с Танашокой? — становясь все более фамильярным, воскликнул Сегэрческу. — То есть вы хотите сказать, что в этой компании нет честных людей?
«Он либо водит меня за нос, либо я ничего не понимаю», — думал Василиу. Появление Сегэрческу, его вызывающая элегантность, убежденность в своей правоте, приятельское превосходство, которое он выставлял напоказ, были из тех сторон человеческого поведения, в тонкости которого он, сын крестьянина, студент политехнического института и пехотинец, судьбою вынужденный попробовать фронтовой грязи, еще не проник.
— Теперь я понимаю, почему вы оттолкнули меня, — продолжал мягко, как бы задумавшись, Сегэрческу. — Я всегда относился подозрительно к богатым… Я не только понимаю вас, но и рад, что нашел человека, который меня поймет! Мы можем понять, почему у нас богатый интеллект и пустой кошелек. Мы хотим дать выход интеллекту, разуму, изобретательности, они же хотят сохранить лишь свои кошельки. Как вы полагаете, я стал бы вице-председателем партии, если бы у меня не было жизнеутверждающей силы, которой обладаете вы и многие другие, подобные нам. Вы кончили лицей и давали уроки?
— Сначала меня содержал мой брат-железнодорожник, потом он уже не смог. Я нанялся в ночную смену. На факультете я давал уроки детям хозяина кафе. За это я получал двухразовое питание. — Он не понимал, почему ему хочется обо всем этом рассказывать. — Питался я на кухне… — продолжал Василиу, но Сегэрческу, быстро прервав его и отказавшись от афиширования товарищеских отношений, перешел к фронтальной атаке:
— Вы коммунист, господин капитан? — И, словно желая заполнить чем-нибудь молчание капитана, добавил: — Э, ничего, теперь в этом признаваться совсем не стыдно! Некоторые даже бравируют этим.
Молчание Василиу на самом деле было только короткой паузой, вызванной возмущением. Преодолев его, он едко произнес:
— Я не занимаюсь политикой, господин инженер! К ней я питаю отвращение!
— Согласен с вами, но не совсем, — сказал инженер, убежденный в том, что в любом случае он может высказать свое мнение.
Василиу более не мог терпеть эту его манеру все пояснять:
— Я сказал это не для того, чтобы услышать ваше одобрение или неодобрение. Я сказал это, чтобы вы знали!
— Хорошо, дорогой мой, зачем сердиться? И так все ясно.
Сегэрческу снова стал маленьким, учтивым, дружески расположенным.
— Как вы посмотрели бы, если я спросил бы вас, были ли вы легионером?[11] — задал вопрос Василиу.
— Я не был, уверяю вас! — заюлил Сегэрческу.
— А с немцами вы сотрудничали? — спросил капитан.
— В моем положении я был обязан. Не забывайте, что я директор судостроительной верфи. Мне пришлось работать и для советских войск, когда они сюда прибыли. Полагаю, и вы воевали с ними вместе на фронте.
— Воевал. И мы понимали друг друга, хотя я и не коммунист. Эти люди много воевали и многое пережили. Они вынесли основную тяжесть войны, а теперь торжествуют победу! Человечество должно помнить их победу!
— Согласен. Я тоже ценю их как великую силу, но это не означает, что мне непременно хотелось бы, чтобы у нас победили коммунисты.
— Я воевал плечом к плечу с советскими солдатами и, скажу вам, хорошо их знаю: по мере того как эти люди закалялись на войне, возрастала их гуманность. Великая армия, самая сильная армия нашего времени, и воюет она не во имя разрушения. У нее благородные цели. Это закаленные люди, которые сохранили душевность. Меня они очень интересуют!
— Может быть, и для меня это не лишено интереса. Но не забывайте, что у меня есть хозяева.
— Танашока, да?
— И он, однако это не дает вам права смешивать меня с Танашокой!..
— Как же вас не смешивать, если вы его вице-председатель и, возможно, будущий его преемник.
— Преемник Танашоки?! Вы меня забавляете вашими предположениями! Вам известны какие-нибудь подробности?
— Еще мой отец говорил, что Танашока здесь самый богатый человек.
— Знаете, сколько ему лет?
— А черт его знает!
— Вот видите! Вы не поверите, но даже я, его вице-председатель, не знаю этого. Танашока не имеет возраста, господин капитан! Если бы я его не видел время от времени, я подумал бы, что он не существует. Прошу вас, послушайте внимательно, что я вам скажу: временами я склонен думать, что его вообще нет. Существует только голос. Голос в телефонной трубке приказывает или говорит из Бухареста и дергает за ниточки управления. Из-за этого он еще опаснее, даже я испытываю при этом чувство страха.