— Его судили?
— Судили? Дорогой мой, что за наивность? Вы полагаете, что для таких, как Танашока, существует юстиция?
Василиу ничего не ответил. Сегэрческу воспринял молчание капитана как признак того, что Василиу полностью согласен с ним.
— Тогда, дорогой мой, я очень рад, что вы меня поняли. Я не аристократ, я простой интеллигент, рассуждающий логически, как и вы. И моя логика подсказывает мне, что у нас, потомков римлян, коммунизм не приживется. Вот так! И если нам придется с ними бороться, мы будем на одних и тех же баррикадах.
Вконец выведенный из себя Василиу снова почувствовал, что здесь не все чисто, что он легко дал провести себя.
Негодование его было столь велико, что ему захотелось на ком-нибудь сорвать зло. «Эх, дать бы ему пинка!» — думал он, глядя на свои тяжелые сапоги.
Словно приготовившись к драке, он рванул с гвоздя свой ремень и, на ходу подпоясываясь, вышел в соседнюю комнату к профессору.
— Вы совсем не кажетесь удовлетворенным разговором с Сегэрческу, — заметил капитану профессор, внимательно рассматривая его.
— Господин профессор, — озабоченно ответил ему капитан, — я не спрашиваю вас, серьезный ли он человек. Меня интересует, он что, в самом деле беден и у него ничего нет?
— Так говорят. Если не в его интересах распускать подобные слухи.
— Может быть, вы знаете, какую цель он этим преследует?
— Этого я не знаю. Могу сказать вам лишь только, что вы натерпитесь от него.
— Откуда вам это известно?
— Из прошлого, — убежденно ответил старый профессор.
Капитан не осмелился проявлять свое раздражение по этому поводу.
— Знаете, я никогда не позволю себе над кем-либо подсмеиваться, — продолжал профессор, понимая, о чем его спрашивал капитан. — Я имею в виду только случаи из истории. У вас есть время?
— Есть.
— Говорят, один грек, человек острого ума, воинственный по натуре, стал вождем одного племени. Он был признан королем за совершенный им акт героизма, который соответствовал их религиозным верованиям. Они сделали его своим полубогом. Верили в него, в его мудрость, душевную чистоту, так как это было высочайшим даром этих суровых, умеренных в потребностях, справедливых людей. А он ничем не обманывал их надежд, принял их веру, был суровым, праведным и чистым. Одного только они не понимали: зачем раз в год их вождь брал с собой эскорт воинов, оставлял его ждать около стен крепости, в которой он родился, и входил туда один? Через определенное количество дней он выходил из крепости и возвращался к племени таким же суровым, чистым и правдивым. И все верили в него до тех пор, пока один из воинов его охраны случайно не посмотрел внутрь крепости. Он увидел своего вождя, который, смешавшись с толпами пьяниц, вместе с ними и сладострастными вакханками, распевая фривольные песни, предавался разврату. При всей суровости и чистоте, которую он выставлял напоказ, прославляя религию этого племени, помогшую ему стать вождем, он оставался таким же, как и другие представители продажного мира, живущего в разгуле. Вы, вероятно, угадали, — сказал профессор своим обычным назидательным тоном, — это были праздники Диониса, оставшиеся до сего времени в памяти человечества как верх разнузданности людских нравов. Воины, когда он вышел к ним, довезли его с полагающимся ему почетом до своего маленького племени и там от имени суровых и умеренных в потребностях богов покарали его.
Во дворе казармы стояла послеполуденная тишина. Пожилые солдаты и раненые, которые составляли почти половину части, занимались повседневными делами. Сверхсрочники выходили за ворота, раскуривали папиросы. И только гулкие шаги капитана в пустых помещениях напоминали о том, что здесь военное заведение.
Он открыл дверь, нисколько не удивившись приветствию подскочившего и вытянувшегося в струнку только что дремавшего дневального. Затем он открыл еще одну, на этот раз обитую, дверь и пригласил посетителя в просторную, строго обставленную канцелярию.
— Значит, и вы за тем же? — спросил капитан, вешая портупею на крючок.
Он даже не старался скрыть горькое разочарование.
Дрэган украдкой взглянул на него и быстро спросил:
— Почему вы говорите «и вы»? Разве кто-нибудь уже приходил?
— Да, стоило только мне прибыть с полком в город. Не хочу скрывать, я удивлен. — Тон офицера ясно показывал его отношение к тем, о ком шла речь.
И вдруг капитан понял, что его посетитель может расценить эти его слова как «Не хотите ли вы выйти вон?». При этой мысли он заставил себя быть несколько гостеприимнее и улыбнулся Дрэгану.