Мальчишка повернул к нему свое измученное, озлобленное лицо и продолжал:
— Я был на площади, когда они хотели избить тебя!
— Так, значит, хотели, — пробурчал Дрэган, устраивая свою ношу поудобнее, и прибавил шагу.
— Но ты не захотел драться. — И он резко поглядел на Дрэгана. — Зато я, прежде чем они сбили меня с ног, раза три пнул их ногой. Ты что, и вправду боишься с ними драться?
— Может, и боюсь!
Связанный, как тюк, Костикэ, однако, обрел свою обычную дерзкую манеру разговора, которая помогала ему опередить всякого, кто захотел бы над ним посмеяться.
— Ты их не боишься, это я понял. Ты чего-то задумал. — Он посмотрел ему прямо в глаза. — Ну скажи, прав я? Ты чего-то задумал. А мне-то чего задумывать?.. Вот я с ними и схватился. Одного укусил за ухо, так что отметина теперь будет… Они меня связали и сунули за пазуху лягушку, поэтому я и потерял сознание. Но я думаю, лягушку они приготовили совсем не для меня. Для кого-то посолиднее. Ха-ха! А что скажешь, если это они приготовили для тебя, а?
Дрэган осторожно переложил мальчишку на другое плечо, не обращая внимания на любопытные взгляды людей из окон.
— Может быть. Тогда считай, что я твой должник.
— А если будешь должником, — продолжал говорить паренек, — то, когда придете к власти, как все говорят в городе, сделай меня директором сиротского дома, чтобы я был старше госпожи префектши, госпожи Боя и мадам Матильды…
— А зачем тебе это?
— Как зачем? Для того чтобы и мы когда-нибудь хорошо ели. Мадам Матильда, эта сухая вобла, дает нам на весь день лишь миску ячневой каши, а госпожа префектша приходит и выводит нас во двор, чтобы мы кричали ей «целуем ручки», а в это время госпожа Боя раздает всем по пакетику сахара. Раньше меня не хотели пускать продавать газеты.
— Ну и как же ты туда попал? — спросил Дрэган, решив скоротать в разговоре длинный путь.
— А так! Во время бомбардировки меня ранило осколком, а когда его вытащили, меня отвели в сиротский дом, и там мне пришлось учить закон божий. Тогда я убежал на живодерню. Ой какие там злые люди, как черти! Я видел, как режут собак… А с тех пор как я стал газетчиком, я вернулся в сиротский дом. Мадам Матильда ничего не говорит, но я к их жратве не притрагиваюсь… Поэтому и прошу не для себя, а для других. Если можешь, сделай меня директором над ними… Клянусь тебе, я заставлю жену префекта наизусть выучить закон божий…
— Эй, Костикэ, а у тебя что, никого нет из родных?
Мальчишка кивнул головой так, словно в этом не могло быть сомнений.
— А почему ты выкрикиваешь только заголовки из газеты «Скынтейя»? Кто тебя научил?
— Никто! Это дело коммерческое…
— Как коммерческое?!
— А очень просто! Если я продаю газеты в низине у порта, я не понесу их к богачам. Тогда что же мне кричать, как не эти заглавия?! Кричу то, что интересует моих клиентов!..
В уездном комитете все были в сборе.
— Давай, Дрэган, скорее! Алексе тебя все время спрашивает.
Дрэган осторожно положил свою ношу и сказал:
— Развяжите его!
— Чего это с ним? — удивленно спросили встретившие его товарищи.
— Развяжите! — повторил Дрэган, глядя на секретаря и закуривая папироску. В этот момент он почувствовал, как кто-то ударил его по плечу. Это был Костикэ, которого уже развязали, с ребячьим, но уже повзрослевшим лицом, внимательный, осторожный, лукавый.
— Дядя Дрэган, знаешь, я такую же марку курю.
Дрэган не успел решить, то ли ему умилиться этим, то ли возразить. Пришел Алексе и сказал:
— Дрэган, в соответствии с приказом в пять часов мы должны быть в примэрии. Тебе созывать рабочих порта, а в колонне пойдешь рядом с Никулае, председателем!
Сначала старый Никулае встал впереди, рядом с теми, кто нес знамена. Но товарищи решили, что из примэрии могут стрелять, и потому передвинули его в середину, между Дрэганом и Тебейкэ.
Он безропотно подчинился общему желанию, смутившись при этом, как ребенок.
— Эй, дядя Никулае, не сложишь ли ты нам стихи? — обратился к нему Дрэган, тяжело ступая рядом с ним своими новыми ботинками, очень уж новыми по сравнению со старой, подшитой и подлатанной, шинелью.
— Не могу, Дрэган, не до стихов теперь, — серьезно ответил старик. — Я вот что думаю, черт возьми. Сначала надо делать так, чтобы эти люди поняли, что не зря притащились сюда ставить примарем кого-то из наших.
Сразу было видно, что старику неудобно говорить о самом себе.
— Что станешь делать, дядя Никулае? — вмешался Тебейкэ в разговор. — Арестуешь спекулянтов?