Так вот, покойный, убитый неизвестно кем ин Гадол был связан с местным кружком «мыслителей», который, по удачному стечению обстоятельств, я случайно посетил по прибытию в Ратарт.
Тот самый Лаггет ин Нерг, что объявил себя председателем Альянса Свободных Художников Кастора, был несколько знаком с ин Гадолом, земля ему пухом, а сам, в свою очередь, поддерживал тесные связи с Астредом ин Гаттером, дядей спасенной мной девушки, что был председателем Палаты Художников Голинколда, столицы королевства. И, как узнала Фема, он перед тем, как связался с вампирами, посещал строящуюся столицу и вроде как тесно общался с ин Гаттером.
Таким образом, учитывая все, что нам стало известно, дороги вели именно в Палату Художником Голинколда, в которую и следовало попасть да разузнать, что и как. Общество этих «дельцов искусства» было довольно узким, и чужаков туда принимали неохотно, простому человеку, с улицы, попасть в их общество совсем невозможно было.
И, на нашу удачу, у меня было то самое письмо, которое мне дала спасенная мной девушка по имени Нитая, рекомендательное письмо ее дядьке, самому Астреду ин Гаттеру, председателю палаты. Как выяснили «лисы», у них как раз скоро намечается вечер, в еще не открытой официально галерее искусств, построенной, естественно, на деньги короны, куда соберутся все эти люди. На вечере зрителям попытаются продать картины, да и может переговорят, о чем, я же, в свою очередь, должен туда попасть, и выведать что-нибудь.
В целом, план довольно простой, письмо рекомендательное есть, осталось только, чтобы Сигат нарисовал мне картину, с которой я и пойду знакомится с Астредом ин Гаттером, узнаю о готовящейся выставке, на которой соберется много разного народа, попробую попасть туда со своей картиной, которая, надеюсь уже готова, а там разберусь, буду действовать по обстоятельствам.
Когда вернулся к себе, нашел мелкого духа, всего в краске, лежащим на пустой тарелке из-под сладостей, а возле стола, закрытый какими-то тряпками мольберт с картиной.
— Порадуешь результатами?
— «Смотри, надеюсь получилось, что хотел. Это оказалось сложнее, чем я думал сначала, слегка подсушил, ее уже можно нести, краска застыла, как и надо». — Едва передвигая тонкими, белыми лапками, ответил мне дух и отвернулся от меня, не поднимаясь с тарелки. Я подошел к мольберту, и ловким движением скинул с него тряпки, посмотрел на картину и потерял дар речи.
На полотне было изображено нечто прекрасное, похожее на водоворот ярких небесных огней, разноцветное, казалось, что огни движутся, и просто словно манят меня потрогать, в сердце словно стало тяжело, сразу пронеслись мысли о доме, об отце, о погибших друзьях, обо всех, кого я потерял, о северной королеве, которую оставил в Хотрене, об убитых мной людях, о обо всем том, о чем думал иногда ночью.
— Сигат, что это? — Спросил я, после того, как с трудом смог оторвать свои глаза от картины и повернуться к духу. Тот вяло размахивая лапами, ответил: — «Буря эмоций»
— Это самое красивое, что я видел. — Только и смог выговорить я, но мелкий дух лишь отмахнулся, я замотал картинку, переоделся, снял форму, надел простую рубаху, на пояс нацепил меч, запрятал пистоль, и надел знак местной охранки, чтобы полицейская стража не приставала и отправился исполнять наш гениальный, но слишком самоуверенный план.
Добрался до столицы в повозке, вместе со слугами, они оказались на удивление приветливыми, ехали в Голинколд, кто сменится, кто по поручению, за продуктами и прочим. Эта форма, как я заметил, некоторых людей делала заметно добрее, что меня обрадовало.
Сама столица, несмотря на то, что формально она строилась после пожара и была закрыта, давно уже жила практически полной жизнью, разве что рынок местный работал не в полную силу.
Дороги стали шире, появились обочины, много уличных ламп, кое-где еще велись работы, и это было заметно по строительному мусору, который целыми повозками, вереницей, вывозился из столицы.
Я спрыгнул с повозки, поблагодарил слуг, и направился в сторону местной картинной галереи, она располагалась на востоке столицы, практически в самом центре, рядом с королевским театром, музеем и еще какими-то такими же, значимыми только для людей с тонкой душой. Сама галерея была выполнена в стиле старинного храма — широкие двери, колонны, треугольная крыша, барельефы, статуи вокруг.
Обошел рабочих, что уже заканчивали выкладывать камни театральной площади, и направился в сторону галереи, нырнул под строительные леса — все красивые узоры еще не были покрашены полностью, попытался открыть дверь, та, конечно же, мне не поддалась.
Один из строителей, видимо старший, заметив, что я дергаю дверь, окликнул меня: — Эй, служивый, тебе внутрь попасть нужно? Так там никого нету, ин Гаттер уже давно ушел, она все равно закрыта.
— Спасибо, мил человек. — Поблагодарил я его. — А не знаешь, где найти его можно?
— Да как где, вон, видишь на той стороне театральной площади зеленый двухэтажный дом, тоже с колоннами? Этот дом принадлежит местным художникам, школа искусств Голинколда, мы ее как раз в прошлом месяце достроили, ее передали Палате художников, во временное пользование, королева у нас щедрая.
Проклятие! Снова идти, да что же такое, я поблагодарил отзывчивого строителя и направился в школу искусств, опять прошел мимо тех рабочих, у которых никак не получалось уложить последние камни на площадь, те отчаянно не хотели держаться на своих местах, подошел к дверям школы, завешенным каким-то тряпками и постучал.
Ничего не произошло, и я постучал сильнее, после чего за дверью послышалось недовольное ворчание и одна из дверей, левая, без скрипа открылась, оттуда показался уже не молодой, но довольно крепкий и статный мужчина, он осмотрел меня и спросил: — Чего тебе надо, юноша?
— Я ищу господина ин Гаттера.
— Уже нашел, ты не ответил, что тебе надо? — Все также, довольно напряженно ответил человек, я достал письмо и протянул его мужчине, после чего ответил: — Мне ваша помощь нужна, господин ин Гаттер. — Мужчина взял письмо, но читать его не стал, осмотрелся по сторонам и велел мне проходить. Я протиснулся внутрь и пошел за ним, мы прошли через длинный коридор и спустились вниз, на кухню, или помещение, какое они для неё приспособили, он усадил меня за стол и налил еще горячей настойки, уселся напротив, не проронив ни слова, начала читать письмо.
Да, мужчина явно гостей не любит, да и болтливостью не отличается, так и сидел на против него, прижимая к стулу укутанную в тряпки картину, ожидая пока он прочитает мое письмо. И вот, о чудо, прочитав его второй раз, он наконец-то решил обратить на меня внимание.
— Прошу прощения, де Нибб, за такой, не очень теплый прием, у нас тут, в столице, ситуация не очень хорошая. Моя племянница про вас рассказывала, она предупредила, что вы достойный человек, и скорее всего обратитесь ко мне за помощью, рассказа о вас. Работаете в замке, охрана, увлекаетесь живописью, как любитель, очень храбры, и да, как она и сказала, — довольно красивы. Честно, я, когда ее письмо читал, примерно таким вас и представил, разве что чуть повыше ростом. — Сказав это, мужчина засмеялся, и висевшее в воздухе напряжение тут же исчезло, я засмеялся тоже, а затем, отпив настойки, сказал: — Господин ин Гаттер, мне приятно слышать, что обо мне хорошо отзываются, смотрите, мне нужна ваша помощь. Сами понимаете, слухи разные по столице ходят, да и по замку, говорят, у вас будет выставка картин, где их продают, но на нее приглашены только свои, так вот, у меня к вам есть нескромная просьба, а не могли бы вы посмотреть на картину моего хорошего друга, а может быть, и выставить ее?
— О, юноша, я думал тебе нужно помочь деньгами или где остановится, а твоя просьба совсем неожиданная. Как бы тебе так сказать, чтобы не обидеть, искусство, конечно, вещь для каждого своя, но просто рисунки неизвестных людей мы не выставляем, ты же понимаешь.
— Давайте я вам лучше покажу, а вы посмотрите, друг очень просил помочь ему продать эту картину в Ратарте, у него больные родители, нужны деньги. — Ответил я, поставил картину Сигата на стол, и сбросил с нее тряпки, что скрывали полотно от посторонних глаз.