— Ох, язви тя! Ох, стоеросовые! — Никита Петрович с возмущением покачал головой и опустил шпагу. — Да поймите ж вы, теляти дубоголовые, что систему сию, что я вам вот уже сколько втолковываю, вовсе не дурни придумали… совсем-совсем не дурни. И слово «дестреза» в переводе с гишпаньского означает — мастерство! Мастерство, вьюноши! А не дуболомство.
Бутурлин несколько подобрел — нравилось ему учить молодежь всяким воинским премудростям, чего уж. Когда-то ведь и его самого учили… вернее — учил. Старый пират Жоакин Рибейруш, рубака из далекого португальского городка Кашкайша, вот уже более двадцати лет как осевший в шведском Ниене, что располагался на брегах полноводной реки Невы — по-шведски «Новой», у впадения в оную другой речи, называемой финнами да ижорцами Охтой — Медвежьей рекою. Красив Ниен, красив… а уж какие там девы! Эх…
Вспомнив о ниенских девах… вернее, об одной деве… молодой человек помрачнел и, вернув шпагу Семке, вновь уселся на скамейку, под сенью развесистого, шумящего кроною клена, еще даже не успевшего покрыться первой весенней листвой. Едва-едва только почки проклюнулись, да.
Уселся Никита Петрович, набычился, опустив глаза и стараясь справиться со вновь нахлынувшим откуда-то изнутри безысходным щемяще-грустным чувством, настолько грустным и настолько безысходным, что справиться с ним можно было только одним давно уже проверенным способом. Только одним… Каким все с подобным недугом справлялись.
— Ленька! — вскинув голову, помещик окатил парней стальным взглядом. Синие глаза Бутурлина вдруг сделались злыми, и в уголках их притаилось некое бешенство… кое тоже нужно было залить, и залить немедля…
— Рому тащи! Поди, на леднике осталось еще…
— Да как же осталось-то, батюшка? — озадаченно заморгал холоп. — Третьего дня еще сами изволили выкушать. До последней капли.
— До последней? — Бутурлин недоверчиво почесал бородку. — Третьего дня, говоришь? А вчера я что пил?
— Так медовуху ж, батюшка!
— Медовуху? Ну, давай медовуху!
— Так это… милостивец… — снова замялся Ленька. — Медовуху-то вы тоже того… выкушали до последней капли.
— Дьявол вас разрази! — сплюнув, Никита Петрович выругался и внимательно оглядел округу, словно бы надеясь увидеть завалявшийся где-нибудь жбан. Ну вот, случайно так блеснет — в репейнике или под забором… или вот, на грядках, где дворовые девицы недавно посеяли лук!
Не! Не блеснуло, язви ее… Неужто и впрямь — все?
Впрочем, проблема была решаема.
— К Хомякину скачи, чего уж, — махнул рукой Бутурлин. — Уж у этого сатрапа всегда сыщется… Поди вон, Жельку седлай… она быстрая…
— Желька-то быстрая, милостивец, — холоп вновь поклонился. — Токмо это… Хомякина-то на усадьбе нет. На той седмице еще ко себе на Новгород отъехал. Дороги, говорит, подсохли, дак… Язм его людишек на реке повстречал, так они…
— Ну, отъехал и отъехал, пес с ним, — раздраженно хмыкнув, Никита Петрович поднялся на ноги. — Тиун его мне, чай, не откажет…
— Тиун без монеты не даст!
— Не даст, батюшко, — с поклон подтвердил и второй слуга — Семка. Чернявый, осанистый, он чем-то походил на медведя… хотя в том же фехтовании временами проявлял недюжинную ловкость!
— Не да-аст! — скривившись, передразнил помещик. — Чтоб вам девки так отвечали. Ладно… Что, у нас совсем ни копеечки нету?
— Совсем, милостивец, — парни смущенно переглянулись. — Ни копеечки, ни даже пула медного не завалялось.
— А ежели поискать?
— Так вчерась искали уже. И — третьего дня.
— Да-а… — вздохнув, Бутурлин почесал роскошную свою шевелюру. — Водка-то у них есть… Только тиун-управитель хомякинский ее под честное слов не даст, тут вы правы. Может, обменять на что? Вот ведь мысль, а? Выменять! На что только? Ну, давайте, давайте, мозгами-то шевелите, думайте! Не все ж я один за вас башкой работать должен.
— Может, батюшка… — Ленька нерешительно покачал на руке шпагу…
— Я вот те за такие слова высечь велю! — тут же взвился Никита. — Ишь, что удумал, телятя! А биться, коли государь призовет, чем будем?
— Так, Никита Петрович, свет… Рогатины ж есть! Да ослопы!
— Сами вы ослопы!
И короткие крепкие копья — рогатины, как и увесистые, утыканные гвоздями, дубины — ослопы — в хозяйстве Бутурлина, конечно, имелись. Даже короткая пищаль имелась — карабин рейтарский…
Эх, пойти бы в рейтары! Добраться до Москвы, записаться в полки иноземного строя… капитаном или хотя бы сержантом! Государь все дает — и жалованье, и амуницию, и… Только вот берут туда далеко не всех служилых… без связей — и думать нечего! А откуда у мелкопоместного дворянина связи в Москве? Вот то-то же…