За дверью послышались чьи-то шаги…
— Кто там еще? Ты, Ленька?
— То, батюшка, я — Серафима. С нитками пришла.
— А! Заходи, заходи. Вот те шуба…
Усадив холопку на лавку, Никита Петрович подтянул чулки и, звеня пряжками модных немецких башмаков, спустился во двор — поглядеть, чем там заняты слуги. Прошел мимо пилевни и гумна, к амбару. Сквозь неприкрытую дверь послышались голоса…
— Не, Семен, рогатину — никак нельзя. И саадак — тоже. Лук да стрелы где таскать будем? Чем воевать?
— Дак, может, и не призовет господина нашего государь.
— Может, и не призовет. А вдруг — призовет? Тогда что?
Войдя, Бутурлин оперся на дверной косяк, ухмыльнулся:
— Вот что, парни, оружие продавать не будем.
— Так я же и говорю, милостивец! — радостно обернулся Ленька. — С дубиной этой вот, стоеросовой, спорю.
— Сам ты дубина!
— А ну — цыц! — помещик быстро прекратил перепалку. — Коли силушки дурной много, так живо велю высечь.
— Помилуй Бог, батюшка!
— Вот что, парни! — потянулся в дверях Никита Петрович. — Ты, Семен, давай, тут с оружием разберись. Где что почистить, подправить надо — почисть и поправь.
— Слушаю, господин.
— А ты, Ленька, лошадку оседлай, напои и будь наготове. Скоро поскачешь.
— К хомякинским, господине?
— К ним. Да, на озерко наше заедь. Погляди, как там.
Небольшое безымянное озерко, лежащее в лесу, на полпути между усадьбами Хомякина и Бутурлина, каждый из этих уважаемых господ считал своим еще с древних новгородских времен. По писцовым книгам, впрочем, в вопросе о принадлежности озера было не разобраться, а потому еще издавна и Хомякины и Бутурлины, когда выпадали время и оказия, попеременно жаловались друг на друга в московский поместный приказ. В последнее время приказные дьяки благоволили Хомякину, чем тот неоднократно хвастал, за глаза обзывая соседа «худородным», и всерьез грозился «примучить» всех бутурлинских людишек, «буде будут изловлены возле чужого озера»! Такой вот «добрый сосед», чтоб ему, паскуде, сдохнуть. Впрочем, водку все равно взять больше не у кого. Ну, не ехать же в Тихвин, на посад? День — а то и два — туда, да потом обратно… И там еще загуляешь в кабаке… Ага, загуляешь! Было б на что бы.
К чести юной рукодельницы Серафимы, с шубой она управилась быстро. Пришила оторвавшиеся пуговицы, заштопала дырки так, что любо-дорого посмотреть. Уж такую шубу теперь за целый рубль можно было продать… ну, за полтину — точно!
— Эх ты ж, мастерица! — расчувствовавшись, Никита Петрович схватил деву в охапку да чмокнул в щечки. — Ну, беги, беги. Потом это… награжу, чем уж смогу.
— Благодарствую, боярин батюшка…
— Да не боярин я, ты ж ведаешь!
— Все одно — благодарствую!
Строго взглянув на хозяина, девушка поклонилась в пояс. Эх, дева, дева… Вот такая же, с глазами цвета светлого весеннего неба, осталась там, в Ниене. Красавица Анна Шнайдер, дочь немецкого купца Готлиба Шнайдера. Именно его корабль и вел лоцман Никита Бутурлин из Ладоги в Ниен. Всего один корабль и был у купца Шнайдера… Зато какая красавица дочь!
— Господин, лошадь готова! — постучав, доложил Ленька. Высокий, нескладный, но жилистый, ловкий… Рыжеватые волосы, стриженные «под горшок», веснушки по всему лицу. Обычный парень, каких много. Но — к фехтованию явно имел талант! Сказать по чести, из всех своих пяти боевых холопов именно на этого нескладного с виду парня больше всего молодой господин и рассчитывал. Так, а на кого больше? Ну, разве что еще на Семена, но тот неповоротлив… Хотя дубиной бьет — закачаешься! Да какое там — закачаешься? Охнешь — не встанешь. Нет, Семка тоже полезен. Что же касается остальных… Ферапонт с Силантием староваты уже, еще покойному батюшке служили, Игнатко же слишком еще юн — и четырнадцати годков нет. Куда такому на войну? Однако ж других больше нет. Игнатку, к слову сказать, Бутурлин тоже обучал фехтованию. Вернее сказать — пытался. Боевая шпага была еще слишком тяжела для тоненького и робкого в схватке подростка. Он даже лук как следует натянуть не мог. Разве что из карабина выстрелить — то да, получалось. Зато Игнатка умел читать! Между прочим, сам выучился! И еще немножко говорил по-немецки и по-шведски — ну, к этому уж приложил руку хозяин.