Его новое место обучения не походило даже на темницу, каменный мешок показался бы Иллиану роскошными апартаментами по сравнению с этим.
Толстая каменная дверь, за которой лишь камень. И углубление, ровно повторяющее форму его тела. Здесь нельзя было уснуть или отдохнуть, в каждый миг мышцы напряжены на износ, а голова занята мыслями о том, как бы дожить до вечера. А еще надо было отрешиться от всего… и почувствовать тень.
Тело уже давно полностью затекло, но Иллиан этого не ощущал. Мира для него не существовало, он искал. Ничего не произошло, но он вдруг понял. И это осознание было чем‑то… правильным. Единственным чего ему не хватало все это время.
Теперь Безымянный искал, не понимая, что ищет. Хотел разбудить какую‑то неизвестную доселе частичку внутри себя. Это было просто необходимо, и невыносимо чувствовать было, что пока она спит, ты неполноценен.
Реального тела не существовало, была лишь его нематериальная часть, чем именно и являлся сейчас Иллиан. Он стал задыхаться, хотя это было и невозможно здесь. «Здесь» незнамо где. Мастер Дакрхас никогда не говорил о чем‑либо подобном.
Чувство удушья все не пропадало, метания Иллиана стали беспорядочными по неведомому «здесь». Он искал и не мог найти то, без чего дальнейшая жизнь не представляла собой ровным счетом ничего. Но зачем искать что‑то в этом «здесь», в котором нет ничего привычного из материального мира?
Задыхаться полуэльф перестал. Он понял, хотя и не мог сказать, что именно. Ощущения брали верх над несуществующим телом, и Иллиан потянулся вперед к тому, что искал. И тут же увидел.
Еще одно новое чувство обожгло сознание. Узнавание, родство, невыносимое желание забыться в этом месте, чтобы подобное ощущение не отпускало. Желание это было столь невыносимым, что на некоторое время Иллиан окончательно потерял связь с самим собой, став лишь инстинктами. Стало очень легко, настолько, как не было никогда. В этих ощущениях не чувствовалось обмана, они были тем, чем были.
Сразу же захотелось наплевать на все сказанное Мастером. Зачем ему какие‑то испытания, когда он может остаться в этом мире вечного блаженства? Просто забыться, уснуть не — сном, оборвать последние ниточки с реальным миром.
Сквозь пелену заволакивающего тумана Иллиан на мгновение увидел себя, когда уже готов был сдаться окончательно этому «здесь». Он находился посреди каменных стен, сам заключен в камень, который начал нестерпимо жечь холодом. Ноги затекли, кожа стала мертвенно синюшной, дыхание почти остановилось, не было слышно стука сердца.
Это все появилось и сразу же исчезло, уколов разум стальной морозной иглой, что, несмотря на все, было приятно. Он реален! Это намного больше, чем откреститься от существующей и будущей боли, ощутить легкость псевдобытия, забыть об усталости, страхе, безысходности. Он чувствовал и хотел чувствовать боль, жил настоящей жизнью, был вымотан до предела и боялся! Это все было реальным!
Дурманящий туман отпустил Иллиана, разум, с которого спала пелена эйфории, прояснился, глаза, словно в первый раз, смотрели на мир. Хотя, они и видели этот мир в первый раз, и, скорее всего, в последний. Это была Грань. Силы Света и Тьмы переплетались здесь самыми невероятными способами, словно сотни пауков ткали свои сети наперерез друг другу. Два антипода давили на разделяющую их границу изо всех сил, пытаясь добраться до своего извечного противника, начав очередную войну сторон. Но Грань не издавала стонов от напряжения, не трещала по швам, не изгибалась под мощью первобытных сил, она лишь стояла. Вечный и неизменный судья.
Она была словно монолитная стена, на которую с разных сторон в тщетных попытках проломить ее давили два червя. При должном уровне удачи ее со временем могли подточить сильный ветер и река, вырвавшаяся со своего русла. Но здесь не бывало ни ветра, ни тем более вырвавшейся с русла реки. Только Свет и Тьма, да их вечный судья — Грань.
К Иллиану здесь вернулось его привычное материальное тело, по крайней мере, оно казалось им, а не странное переплетение из мыслей, ощущений и инстинктов. Мир Грани больше всего походил на тот странный мир снов, в котором Безымянный встречался с К'Ес Аром, но и одновременно был полной его противоположностью. В чем именно это заключалось, было абсолютно не ясно, этот мир жил по собственным законам, и их Иллиану еще только стоило понять. Или научиться понимать.
Он дошел. Он там, где и должен быть, куда стремился вот уже на протяжении долгих трех месяцев, но ожидаемой радости не испытывал. Хотел радоваться, что, наконец, достиг чего‑то, сделал свой первый шаг, но смысла в этом не видел. Лишь апатия охватила его, когда Иллиан понял, сколько еще предстоит пройти. Долго горестные мысли не задержались в его голове, исчезли еще быстрее, чем появились.