Не большей определенностью по отношению к княжеской думе характеризуются взгляды С. В. Юшкова. Они также не лишены внутренних противоречий. Одним из неопровержимых аргументов в пользу отсутствия думы как учреждения в Киевском государстве он считал тот, что источники не знают такого названия. Ни «княжеской», ни «боярской» дум в них нет. При этом сослался на В. О. Ключевского, утверждавшего, что термин «боярская дума» ученый, а не документальный. «Уже этот один факт отсутствия названия — восклицал С. В. Юшков, — является одним из сильнейших доводов, говорящим против существования предполагаемого учреждения».[81]
В действительности, отсутствие адекватного термина не может являться аргументом в пользу отсутствия и самого явления. С. В. Юшков определенно знал, что ученое или кабинетное происхождение имели и термины «Киевская Русь» или «Киевское государство», между тем не был столь щепетилен в их употреблении и не считал отсутствие их в источниках «сильнейшим доводом», говорящим против существования такого «учреждения».
Из дальнейших рассуждений становится ясным, что С. В. Юшков, как и его идейные предтечи, был категоричен не столько в отрицании явления, сколько его названия. «Князь, — утверждал он, — не нуждался в особой боярской думе потому, что, начиная с момента образования Киевского государства, у него был нормальный, постоянно действующий совет — его дружина». Правда, озаботившись вопросом состава княжеского совета, он пришел к выводу, что его составляла не вся дружина, а только определенная группа феодалов — боярства и министериалитета, составлявшая окружение князя.[82]
Но ведь княжеский совет ничем не отличается от княжеской думы. В первом случае его название образовано от слова «советоваться», а во втором — от слова «думать». Второй термин в летописях встречается чаще и, видимо, поэтому историки XIX в. именно от него образовали название этого княжеского органа.
Исследуя содержание термина «дружина», С. В. Юшков полагал, что он употребляется в летописях в двух значениях, широком — близкие люди, товарищи, спутники и узком — ближайшие соратники и сотрудники князя или боярина. В этом последнем смысле, утверждал он, дружина не является специфической особенностью русского общественного строя феодальной эпохи, но может быть признана всеевропейским институтом.[83] Но если дружина в специальном значении этого слова это институт, то непонятно почему не может быть таковым дума или совет, представленные той самой дружиной.
Заключая свои рассуждения о княжеских советниках, С. В. Юшков, по существу, признал институциональный характер боярской думы. «В большинстве земель-княжений, — подытожил он свои размышления, — идет процесс образования при княжеском дворе определенной группы феодалов — боярства и министериалитета, составляющей окружение князя. Эта группа, решавшая наиболее важные вопросы в земле-княжении, по своему организационному типу близка к так называемой феодальной курии западноевропейского средневековья».[84]
Обстоятельное исследование княжеского совета принадлежит В. Т. Пашуто. Согласно ему, возникший при князе как верховный орган раннефеодального государства, совет эволюционировал в однопалатный сословный орган, давший устойчивый институт политического строя древней Руси. С развитием политической раздробленности Руси аналогичные киевскому советы действовали при князьях отдельных земель-княжений.[85]
Из приведенного историографического очерка следует, что, несмотря на длительное изучение проблемы княжеской думы, историки так и не пришли к общему согласованному мнению. Во многом это объясняется завышенными претензиями к институциональному ее содержанию, о чем скажем ниже.
При обращении к летописным известиям о княжеской думе или совете, необходимо иметь ввиду их неполноту, в определенной мере случайность попадания на страницы летописи. Их отсутствие в какой-то исторический период не является свидетельством затухания или исчезновения думской практики, равно как и увеличение числа упоминаний о ней, не может быть аргументом в пользу ее особой активности. Немного известий в летописи о думе и думцах после принятия Владимиром крещения, хотя такая акция как строительство крепостей в старой Русской земле и их заселение мужами лучшими «отъ словенъ, и от кривичь, и от чюди, и от вятичь», не могла быть осуществлена без согласия его ближайшего окружения. То же можно сказать и о возведении кафедрального храма Пресвятой Богородицы, для чего Владимир «приведе мастеры от грекъ».[86] Косвенным свидетельством участия думцев в одобрении княжеского замысла может быть то, что именно им Владимир устроил празднество в честь свершения Десятинной церкви. «И створи прдздникъ великъ въ тъ день боляромъ и старцамъ градским».[87] Определенно, это те же люди, которые раньше советовали ему принимать крещение.
85