Мнение думцев не всегда было лучшим, но князья, чаще всего, вынуждены были следовать ему. Так как это случилось с Владимиром Мономахом в 1095 г. В Переяслав прибыл половецкий хан Итларь для заключения мира. В это время из Киева «пришелъ Славята к Володимеру от Святополка на нѣкое орудие». Из дальнейших событий следует, что этим «орудием», скорее всего, был совет убить половецкого хана. «И начаша думати дружина Ратибора со княземъ Володимером о погубленьи Итларевы чади». В начале этой думы Владимир был против такого коварного убийства, однако затем согласился с доводами дружины и («посдуша ихъ») отдал приказ убить Итларя.[96]
С дружиной князья обдумывали планы военных походов на половцев, примером чему является летописный рассказ 1103 г. о встрече Святополка и Мономаха под Киевом. Как пишет летописец, «снястася думати на Долобьскѣ». Думали они не одни, но с дружинами. Уточнение, что все собрались «въ единому шатрѣ», указывает на относительно небольшое число участников этой думы. Определенно, с каждым князем прибыли только наиболее доверенные их люди. Начало «думания» не предвещало достижения согласия. Киевская дружина заявила, что «негодно нынѣ веснѣ ити», мотивируя свои сомнения тем, что можно «погубити смерды и ролью ихъ». Однако Мономаху удалось убедить киевскую дружину. После приведенных им аргументов в пользу похода, как пишет летописец, «не могоша отвѣщати дружина Святополча». Вслед за ней свое согласие выразил и Святополк: «Се язъ готовъ уже».[97] В летописной статье 1111 г. этот рассказ повторен с некоторыми подробностями, но с тем же содержательным наполнением. Поход на половцев не мог состояться без одобрения его княжескими советниками.
Мнением ближайшего окружения князья дорожили и позже Изяслав Мстиславич, узнав об убийстве в Киеве Игоря Олеговича, заявил своей дружине: «То мнѣ есть порока всякого отъ людии не уйти, тѣмъ есть речи: Изяславъ велѣлъ (убити), но тому Богъ послухъ, яко не повелѣлъ, ни науцилъ». В ответ его мужи сказали, что «Богъ вѣдаеть и вси людье, яко не ты его убил, но убили суть братия его».[98]
Содержательно близкое свидетельство находится в летописной статье 1170 г. Мстислав Изяславич, оговоренный боярами Нестером и Петром Бориславичами, будто хотел пленить князей Давыда и Рюрика Ростиславичей, ужаснулся мысленно «и яви дружинѣ своей» Дружина успокоила князя тем, что наветы исходят от злых людей, тогда как он прав перед Богом и людьми. «Княже! Не лепь ти велита брата крестъ цѣловати: цѣ да будуть злии человецѣ, завидяче твоей любви, вложили будуть зло слово, а ты всякъ правъ предъ Богомъ и прѣдъ человѣки». Из продолжения речи дружины следует, что без нее князь просто не мог ничего подобного замыслить, а тем более осуществить. «Тобѣ без насъ того нельзя было замыслити, ни створити, а мы вси ведаемъ твою истиньную любовь къ всѣй братьѣ». После этого последовал совет дружины послать Давыду и Рюрику заверения в любви, что Мстислав Изяславич и исполнил.[99]
Приведенное свидетельство, по существу, впервые с такой откровенной обнаженностью отразило суть отношений князя и его боярско-дружинного окружения. Последнее не допускало и мысли, чтобы князь мог самолично, без совета с ним, принимать важные решения. Видимо, фраза — «Тобѣ без насъ того нельзя было замыслити» — имеет не только конкретный, но и более широкий смысл. Скорее всего, это было общим правилом княжеско-дружинных властных отношений.