Их власть была ограничена советом городских старейшин («старцев», по летописной терминологии), но не происходила от них, а поэтому считать князей ставленниками вечевой общины, которая в это раннее время, как будто, и вовсе не обнаруживала себя, можно только по недоразумению. Удивительно, но природу власти первых русских князей лучше, чем некоторые современные историки, определил еще Н. М. Карамзин. Он писал, что первые русские государи, хотя и делились правами с дружиной, и оставляли за народом некоторые вольности, обладали верховной судебной и законодательной властью.[30]
Еще более сомнительным является определение князей XI–XII вв., как военных вождей и предводителей старых времен. На том основании, что им приходилось принимать непосредственное участие в битвах в качестве передовых воинов, увлекавших своим мужеством дружину и воев.[31] Действительно, приходилось, но разве это может быть аргументом для определения характера княжеской власти. Так ведь можно отождествить с «вождями старых времен» даже европейских и российских монархов нового времени. Им тоже приходилось принимать участие в боевых кампаниях и личным примером увлекать своих солдат (Карл XII, Петр I, Фридрих II, Наполеон и многие другие).
Если смотреть на русских князей XI–XII вв. не только через призму их занятий военным делом, то окажется, что на них лежало и много других обязанностей, в том числе в законодательной и судебной сферах, во внутреннем наряде, в образовании, церковном строительстве и др. И далеко не все князья этого времени отдавали предпочтение военному делу.
К примеру, Ярослав Мудрый, после утверждения на великом киевском столе, вообще не участвовал в военных кампаниях. Но зато вошел в историю как законодатель и просветитель. Ему принадлежит первый юридический кодекс, известный в литературе как Правда Ярослава или Правда русская. Она была ответом на требования новгородцев защитить их от произвола варяжской дружины. Кроме статей об убийстве и оскорблении, в ней содержится также законоположения о нарушении прав собственности. Поэтому, несмотря на новгородскую приуроченность, имела общерусское значение, поскольку отвечала изменившимся социальным отношениям на Руси, связанным, в том числе, с формированием княжеского и боярского хозяйства.
А. А. Зимин считал возможным назвать Правду Ярослава правовым оформлением процесса создания Древнерусского государства, в результате чего княжеская юрисдикция распространялась не только на дружину, но и на все восточнославянское общество.[32]
К законодательной деятельности Ярослава Мудрого относится также Покон Вирный. Как считали Л. В. Черепнин, А. А. Зимин и другие исследователи, новый кодекс был приурочен ко времени посажения на новгородский стол Владимира Ярославича, о чем и сказано в летописной статье 1036 г. Новгородской четвертой летописи. «В лѣто 6544 Ярослав посади сына своего Володимера Новегороде и епископа постави Жидяту и людемъ написавъ грамоту, рекъ: По сеи грамоте даите дань».[33] Грамота Ярослава как бы дополняла его же Правду от 1015–1016 гг. и четко регламентировала дани с Новгородской земли, поступавшие в княжескую казну, и отчисления от них в пользу вирников. Определенно у Ярослава при составлении этой грамоты были помощники, однако указаний на это нет, что позволило А. А. Зимину утверждать единоличное авторство Ярослава Мудрого.[34]
Следующий этап сложения древнерусского законодательства представлен Правдой Ярославичей. Содержательно она уже Правды Ярослава, но отражает значительно более высокий уровень сословной и имущественной стратификации древнерусского общества. Практически целиком подчинена обеспечению интересов княжеского хозяйства, защите жизни княжеских слуг, сохранности княжеского имущества, говорит о княжем дворе как центре судопроизводства. Отмечаемые многими исследователями эти особенности Правды Ярославичей представляются существенными в плане определения того, кто был заинтересован в появлении такого юридического кодекса.